Обломки нерушимого

Марк О’Нилл частенько вспоминал своего друга юности – Николаса, страдавшего тяжелейшей депрессией. Наступил день, когда Николас отважился прекратить свои страдания. Его нашли повешенным в отцовском гараже. В кармане его брюк была предсмертная записка: «Невыносимо». Одно-единственное слово, написанное безобразнейшим почерком, впопыхах. Настолько не терпелось. Невыносимо – единственная, сильнейшая причина, оправдывающая такой поступок. И вот когда Марк порой рассуждал вслух, как ему невыносимо, в его голове тут же вспыхивал образ болтающегося в петле Николаса. Вот, что такое на самом деле Невыносимо. А то, что испытывает Марк – лишь неизлечимая тоска по умершей дочери, выражающаяся в странных, трудноописуемых ощущениях – кажется, что все предметы мира как-то связаны с усопшим, при этом они вдруг приобретают резкую очерченность и, глядя на них, всем своим болезненным нутром ощущаешь их «покинутость», в воздухе над ними «парит» последнее прикосновение, незримое присутствие того, по кому тоскуешь. Это сложно и, к счастью, не всем дано понять. Марк все-таки мужественно «выносит» эту тоску, свернувшись клубочком на смертельно холодном дне своего отчаяния. «Я еще думаю, еще что-то делаю, даже цель у меня есть. Значит, еще не пора. Далеко мне до Николаса». Марк был поглощен работой над книгой «Невидимая», она и была той самой целью, ради которой он жил. Тепло и свет ноутбука заменили ему солнце, обилие мыслей и внутренних монологов выпихнули желание общаться с людьми. Марк, обросший, немытый, исхудавший, забаррикадировался в своем мрачном, пропахшем табаком и виски кабинете, и писал, писал, писал.

– У тебя была кукла… Уродливая такая. Без глаза, лысая. Йера всё грозилась выкинуть ее, а ты не позволяла, говорила: «Друзей выбрасывать нельзя»… Ты тогда плохо разговаривала, и у тебя получилось: «Длюзей выблясивать низя». – Марк смеялся и плакал. – Как же звали эту куклу?

И тут Джел, воскрешенная его воображением, с улыбкой ответила:

– Стейси.

– Точно! Стейси! Уродина Стейси!

– Папа, не называй ее так, – нахмурилась Джел. – А где она сейчас?

– Ну и вопросик! Откуда ж я знаю? Столько времени прошло.

– Выбросили, да?

– Джел, я правда не знаю…

– Выбросили. – Пухленькое личико Джел омрачила тень печали.

– Нет! – запаниковал Марк. – Она, скорее всего, в кладовке… Я поищу!

Глубокая ночь. Саша и Йера, сонные, охваченные нервным ознобом, спустились на первый этаж. Марк безобразничал в кладовке, все швырял, сопровождая каждое громкое действие нецензурными выкриками, чем и разбудил свое семейство.

– Что ты делаешь, пап? – спросила Саша.

– Где эта чертова Стейси?!

Наконец подключилась Йера:

– Марк… Марк!

Лохматое, сгорбленное, бранящееся существо, имеющее больше сходств с йети, нежели с цивилизованным человеком, взглянуло в ответ.

– Я ищу Стейси!

– Кого?

– Куклу Джел. Уро… старенькая такая, потрепанная. Не видела?

– И зачем она тебе понадобилась в три часа ночи, ирод?

– Джел попросила.

– Что?.. – глаза Саши расширились от ужаса.

– То есть… Я же пишу книгу про Джел. И мне нужно описать ее любимую куклу. До того как Джел познакомилась с Дианой, Калли и Никки, эта Стейси была ее лучшей подругой. Это очень важная деталь! Где она?!

– Марк, пожалуйста, приди в себя! Ты нас пугаешь…

«Йети» сгорбилось еще сильнее, сжало кулаки, ритмично задышало и прохрипело:

– Ты все-таки избавилась от нее.

– Ты серьезно? Хочешь устроить сейчас скандал из-за этой ерунды?! Я выбросила ее, когда Джел выросла. Она уже забыла про это одноглазое исчадие ада!

Вроде бы пустяк, и стоило бы, наверное, просто посмеяться над ним, или промолчать и забыть. Но нет. На самом же деле в этом «пустяке» было сконцентрировано все безразличие к Джелвире, погубившее ее впоследствии.

– Джел… я не виноват, – прошептал Марк, вернувшись в свой кабинет. – Джел?..

* * *

С горем пополам Марк дописал книгу.

– Тебя ждет большой успех. Я рада, что ты вернулся, – сказала Клоди Вандорп, руководитель издательства, с которым сотрудничал О’Нилл. – Мне очень понравился финал. Вира победила свою болезнь… Марк, ты совершил великое дело. Я уверена, если бы Джел могла знать, что ты для нее сделал, то она была бы очень благодарна тебе.

– Я не благодарности прошу, а прощения. – Дрожащей рукой Марк смахнул с глаз засаленную прядь волос. Слезы повисли на его ресницах. – Клоди, я виноват в том, что у Джел не такой хороший финал, как в моей рукописи.

– Она простила… Я знала твою дочь. Она еще при жизни была ангелом. Джел не стала бы так долго таить обиду на тебя и на кого бы то ни было.