Облава

— Ну, молодуха, отдохнули, — сказал он. — Собирайся, пойдем.

На дворе было уже сумеречно, хотя до вечера еще оставалось часа два. Они проходили через села; встречая по дороге вооруженных людей, Пашко хмуро здоровался, поднимая руку к шапке. К ночи добрались до высокого плоскогорья Грабеж. Сквозь тучи, освещая тропу, пробивался слабый лунный свет. Потом пересекли село Лису и миновали Ваган: нигде их не останавливали. И только в Побрдже, когда они уже перешли мост, часовой, щелкнув затвором, крикнул вдогонку:

— Кто идет?

— Не шуми, Петр Марков, не пугай на ночь глядючи, — сказал Пашко. — Мы ведь старые знакомые.

— Куда это ты ходил, Пашко? — спросил часовой уже мягче.

— В город, в обезьянье царство.

— Торопись, а то не выспишься, завтра рано вставать.

— Зачем, милый человек?

— Там написано, увидишь. Кто это с тобой?

У Неды подкосились ноги — все кончено! И мгновенно, как бывает только во сне, ей представилось, что ее узнают, хватают, ведут в тюрьму и пытками заставляют сказать, кто ее сюда послал. Неда поскользнулась на ровном месте и упала бы, если бы не схватилась за рукав Пашко. И тут же до ее ушей донесся его торопливый ответ:

— Дочь сестры из Лисы, надо старухе помочь с шерстью. А насчет завтрашнего — я никуда не пойду! Не могу, устал.

— Сможешь, клянусь богом, все сможешь, когда нужно.

— Откуда вдруг такая нужда? Пусть кто-нибудь вместо меня пойдет! Я всех заменял, и тебя по меньшей мере два раза, неужто мне не найдется замены?

— Некому тебя заменить, все идут.

— Коли все идут, никто и не заметит, что меня нет.

— Ты им это говори, мне-то все равно.

— Понадобится, так и скажу, не побоюсь. — И Пашко громко кашлянул, подтверждая свое решение.

Чтобы не остаться в долгу, кашлянул и собеседник. Пашко со своей спутницей отошел уже довольно далеко, да и перекликаться надоело — на том разговор и кончился. С двух концов Побрджа громко залаяли две собаки, — Пашко на какое-то мгновение вообразил, что они с большой охотой подхватили разговор, который он начал с Петром. Вмешались, залаяв на разные голоса, и другие собаки, и каждая изо всех сил старалась показать характер и вкусы своего хозяина или всего хутора. К ним вскоре присоединились собаки соседних сел, но Пашко больше их не слушал. Он думал о женщине, которая, согнувшись, шагает по тропе впереди него. Как судорожно схватила она его за рукав, а рука крохотная, детская, и схватилась-то, как ребенок, напуганный выскочившей из темноты собакой. Таит она что-то, кроется тут какой-то дьявол или другая какая нечистая сила — кто знает? «Давненько я не лгал, — говорил он про себя, — а вот она ввела сейчас меня во грех — гладко солгал. Бог знает еще на что наведет, покуда от нее отделаешься. Скорее всего идет к коммунистам. Лучше, пожалуй, об этом не думать».

— Лучше так, — сказал он вслух.

— Лучше, — согласилась она, полная благодарности, хоть и не знала, о чем он говорит.

— Будет он нас задерживать и морочить голову пропусками.

— Конечно, лучше, ведь у меня и пропуска нет.

Пашко промолчал, словно ничего не слышал. «Может, испытывает, подумал он, — может, для того ее и послали. Они и друг друга проверяют — никто никому не верит. До чего поганые времена! И никак не меняются. Все надеются, что будет лучше, а оно все хуже и хуже. Не только народ, но и семьи и братства дробятся и раскалываются. Если ты вчера кому-то верил, сегодня больше не верь, а завтра уже перестанешь верить самому себе. Что за пакостный бес вселился в людей и ведет их по кривой дорожке все дальше и дальше! Впрочем, один бес сделать такого не в силах, их, наверное, много, — должно быть, и счету им нет. Из одного логова, и всех одна и та же Злая Нечисть наплодила — сейчас ее время. Бог знает, как долго оно продлится; как нагрянет — конца не видно…»

Собачий брех ширился — он то нарастал, то затихал и тянулся от села к селу, подобно разматывающейся переливчатой звуковой вуали, которую ветер нес по плоскогорью. Он замирал где-то в долине и вдруг нарождался в другом, казалось, до того не существовавшем селении, словно бросался в погоню за каким-нибудь зверем или привидением, которое там почему-то бродит и ни за что не хочет или не может оттуда уйти. Какое-то время Неда думала о том невидимом, заколдованном призраке, который тащит за собой собачью облаву всегда в неожиданном направлении. «К добру это или к худу? Скорей всего к худу, ведь на свете мало добра. Этот бородач кажется добрым человеком, но бог знает, что он задумал? На мосту он меня спас, но не для того ли, чтобы завлечь в еще большую беду? Не следовало мне говорить ему о пропуске, сейчас ему известно, кто я. Устала, сама не знаю, что говорю. Боже, до чего велик этот Грабеж, до чего велик этот край — нет ему ни конца, ни предела!»