Обитель Неудачников (СИ)

- Так, что заявление своё забирайте, на птиц я управу не имею.

- А кто имеет? - моментально реагирует Антипова.

- По идее - экологическая прокуратура, - приходит мне на помощь Ольга Семёновна.

- Кому ж как не ей с безобразиями в природе разбираться, - подхватываю я, - К ним надо, бабуль.

- А где ж их найти? - теряется старуха.

- В области точно есть, - говорю, - Может и в райцентре их отделение имеется. Я пока не знаю.

Бабка опять протягивает мне свою бумажку:

- А ты, милок, как в район поедешь, завези этим моё заявление.

Хмурю брови, еле сдерживая улыбку:

- Не с руки мне. Некогда мне их искать.

- Ну ты поищи их, милок, поищи, не оставь бабку без защиты.

Снисхожу:

- Ладно, если начальство не загрузит делами, то поищу. А ты бабуль, Катьку свою больше не отпускай. Ты её привязывай. Я читал, что козодои к домам не прилетают. Боятся людей они. Это полевые птицы.

А ещё я имел удовольствие лицезреть семейную разборку в итальянском стиле. Нет, на неё меня никто не звал. Иду мимо пятиэтажного дома, а там у подъезда пять-шесть женщин столпилось и дедок. На балконе второго этажа разоряется слегка оплывшая в формах дама в шелковом домашнем халате и в бигудях на голове. Хотел было спросить у зевак, в чем тут дело, но тут и без них становится ясно. Это жена местного учителя математики, на чём свет стоит, костерит неверного мужа. Тот, оказывается, нашёл себе молодую и уходит жить к ней. Время от времени, не прекращая браниться, она с балкона швыряет кое-какие вещи изменщика. Концерт продолжается до тех пор, пока из подъезда не выходит сам математик, с чемоданом в одной руке и стопкой книг, перевязанных веревкой, в другой. Классика, рубить концы и в новую жизнь с личным бельём и богатым внутренним миром. Вслед ему несётся последнее "подонок" и разъярённая женщина, хлопая балконной дверью, скрывается в комнате. Неверный муж, красный от неловкости, уходит, расходятся и зеваки. Поднимаюсь в квартиру к оставленной женщине, стучусь.

- Открыто, - слышится из-за двери.

Вхожу. На кухне слышится звяканье посуды. Иду туда. Та, что недавно полыхала яростно на всю улицу, вполне спокойненько, с довольным выражением лица наливала себе водочки. Она восседала за столом одна. Перед ней бутылка, рюмка и тарелка с нарезанной селедкой.

- Специально к этому случаю купила, - сказала она, ткнув вилкой в тарелку, - Люблю, знаешь ли, по-простому. А ты, хочешь? Выпьешь со мной?

Ошарашенно молчу.

- Как знаешь, - пожимает плечами они и лихо, одним махом вливает в себя рюмку. Крякнув, закусывает селедкой, - Вот так, по рабоче-крестьянски. И не окорачивай меня. Я у себя дома, могу и выпить.

- Значит веселье здесь, - хмыкаю я, - А я, грешным делом, поднимался несчастную женщину из петли вынимать.

- Вот ещё. Из-за всякой ерунды в петлю лезть? Радость у меня. Всего полгодика, полгодика мне осталось.

- И что потом? - недоумеваю.

- Глядишь и повезёт. Глядишь, всё сложится и упорхну, улечу, смоюсь я отсюда. Ты понимаешь, отсюда. В город хочу, где больше двух улиц. Где в форточки гарь, а соседи сволочи, где рестораны и парикмахерские, где каждый нормальный мужик - подлец и обманщик.

Рассказываю вечером Семёновне о необычной реакции брошенной математиком жены. Та нисколько не удивлена.

- Знать на окладе была, - бросает она, как само собой разумеющееся.

- Как это на окладе? - не понимаю.

- Официально тебе в этом никто не признается, но у нас есть так называемые жены на окладе.

- Это как? - опять не понимаю я и начинаю нервничать.

Что это за Царёво такое, если многое мне здесь сразу не бывает понятным? Почему некоторые простые вещи здесь мне объясняют? Порой мне кажется, что я не из столицы к ним приехал, а наоборот, в столицу из самой, что ни на есть глухой провинции.

- Есть такая профессия, - быть женой. Согласен? - говорит хозяйка.

- Ну..., - даже не знаю, стоит ли возражать Семёновне. Как правило, она всегда оказывалась права.

- Так вот, - продолжает она, - повсюду и повсеместно жену содержит муж. Иначе говоря, за ужины-обеды, постирушки и порядок в доме он платит из своего кармана. Так?

Киваю в ответ. Ничего не логичного в словах своей хозяйки не вижу.

- А у нас некоторым жёнам дополнительно приплачивают из особого фонда, и слава богу, не из местного. Да ещё как, говорят, приплачивают, по северным расценкам.

Похоже, вид у меня до сих пор недоумевающий, если Семёновна терпеливо начинает разъяснять мне:

- За всеми нашими гениями в быту пригляд нужен, потому что в этом вопросе они никакие. Тем не менее, прислуги не терпят по моральным критериям. Потому как все мы вышли из социализма, где человек человеку друг, товарищ, но никак не слуга. А заботы все хотят. И разрешить подобное противоречие способна лишь женщина универсальной профессии - жена. Она и повар, и прислуга, и мать, ну, и любовница одновременно.

- Извращением попахивает, - смеюсь я, - если все в одном флаконе, и мать и любовница.

- Не передёргивай, - хмурится моя Семёновна, - Ведь понимаешь, о чём говорю. "Мать" и "Любовница" в этом контексте не конкретные...

- А условные понятия, - подхватываю я, подчёркивая, что всё понял.