Обитель

— Украла! — почти рыча, говорила она. — Украла ради тебя у Эйхманиса! Ты!.. Эх, ты!

«Так уж ради меня…» — думал Артём, глядя на Галю.

— Ты самый ничтожный был! — крикнула она, отдышавшись, и снова бросила золотые в воду; они тонули быстро, словно для этого и были созданы. — Самый! Из всех! Хуже тебя только Ксива! Я бы с Бурцевым… Бурцев лез, мразь. А ещё лучше б с Василием Петровичем, с этим палачом богомольным… Достала бы сиську в любую минуту, сказала: «Соси!» — и все бы выстроились в очередь…

Артём продолжал гонять ногами воду, изредка взглядывая, как Галя ищет и находит монету, а потом неловким, женским движением бросает её.

Мари безучастно смотрела в сторону, но при всяком Галином жесте чуть вздрагивала и косилась.

— В тебе притворства не было — одна в тебе была заслуга, — кому-то объясняла Галя. — А теперь я вижу: тебе притворяться нечем.

Галя сгребла из-под лавки, промеж ног Тома, целую горсть монет и кинула через Артёма, через Мари, за их спины.

Артём ловко поймал одну и мягким движеньем вернул Гале в ноги: необходима вторая попытка.

— Сука, какая сука! — выругалась Галя, поводя глазами, как слепая. — Он же знал, что я с тобой буду. Он нарочно тебя вытащил, чтоб меня отвлечь. Чтоб я не дёргалась. А сам с этими блядями… — Артём, поначалу примерив эти слова исключительно к себе, понял, что речь уже не только про него.

— Знаешь, почему он чаек не убивал? — спрашивала Галя, хотя и не у Артёма вовсе. — Потому что он сам на чайку похож. Разве не видел его профиль? Я Троцкого повесила на стену нарочно — он был уверен, что я спала с ним. А я его злила!

«И что, не спала?» — хотел спросить Артём, но не стал.

Никакой любви у него к этой глупой женщине не было.

И у неё к нему.

* * *

Какого-то островка достигли только в следующие сутки.

Невозможно было сразу понять, эта ли твердь попадалась им на пути сюда или другая.

В пути у них кончились запасы пресной воды.

Вроде была ещё фляга — и непонятно куда делась. Может, забыли на том острове, где нашли иностранцев.

Разожгли костёр, повесили сушить вещи — с них капало. Подставили посуду.

Ждали, затаившись, когда хотя бы с половину миски накапает.

…Оказалось — солёная. В море шёл солёный снег и лили солёные дожди.

Галя швырнула от злости железную миску. Она упала на камни, с дребезгом подпрыгнула.

Артём пошёл по острову искать дрова. Вблизи воды всё было голое, каменистое — волны и приливы смывали всё живое. На холмах ещё виднелась жухлая травка. В низинах нашёл несколько неизвестных ему кустов, маленькие деревца.

На обратной дороге встретилась Галя. Судя по всему, она искала его и нашла по стуку топора.

Вела себя как ни в чём не бывало.

— Надо сразу дальше идти, — сказала Галя. — А то умрёт. Как не умер ещё…

Артём пожал плечами: ему было всё равно — плыть так плыть.

— Посмотреть на тебя, так тебе что воля, что тюрьма, что вода, что суша, — сказала с некоторой, впрочем, мягкой издёвкой Галя.

— Суша и воля мне нравятся больше, — просто ответил Артём.

— Есть такое слово: волелюбый, — сказала Галя и, помолчав, добавила: — Не про тебя слово.

Артём молча нёс, прижав к груди, кривые ветки, всё время залезавшие ему в лицо.

— Пойдём не в Соловки, а в Кемь, — безо всякого перерыва продолжила Галя. — Там высадим этих, на материке сами разберутся. А мы попытаемся сесть на поезд и отправиться в любую сторону. Ты как? — и она остановилась.

Артём тоже остановился. С полминуты они смотрели друг на друга.

«А я ведь целовал это лицо…» — подумал Артём. Чувство было такое, что всё происходило в позапрошлой жизни. Но это была неплохая жизнь. Или не самая плохая.

— Конечно, Галя, — сказал Артём, — вместе будем.

И они пошли дальше рука об руку, хоть и не касаясь друг друга.

— Артём, извини, — быстро сказала Галя.

— Не надо, я понимаю…

Том так и лежал в лодке. Мари дожидалась их, чтоб перенести мужа вместе.

— Натрите его водкой, и сразу пойдём, — Галя махнула рукой в сторону Соловков.

Мари всё поняла. Она стала понимать с первого раза.

— «Не по плису… не по бархату хожу…» — пропел Артём, сталкивая лодку в воду.

Из лодки на него смотрела Мари с испуганным видом, словно Артём мог не успеть запрыгнуть и остаться на острове.

Вторую строчку Артём допел, уже забравшись в лодку и залихватски обняв Мари за плечо. Она не противилась.

Галя посмотрела на них и усмехнулась. Кажется, без обиды.

Ветер был попутный.

Через час начало темнеть и явственно обозначился свет маяка.

Первым этот свет увидела Галя и окликнула Артёма, сидевшего к ней лицом: посмотри.

Маяк светил так, точно перед глазным яблоком держали горящий сучок.

Некоторое время Артём смотрел на маяк, а потом отвернулся: глаз заныл.

Нет, в тюрьму больше нельзя. Надо в Кемь. Надо убежать.

Двигаться в темноте было страшно, Галя снова зажгла фонарь.

Артём поставил его на нос лодки. Чёрная вода в свете фонаря казалась очень глубокой.

«Всё время забываешь, что вокруг смерть… — зябко думал Артём. — И без света дурно, и со светом — ужас».

Фонарь моргал. Маяк моргал.

Мари часто трогала голову мужа: и это раздражало тоже.