Обитель

При виде снега, падавшего в воду, стало ещё отвратительнее, и по телу пошла дрожь — как перед рвотой или в простуде.

Согревался, загружая вещи обратно. Галя ему помогала. За всё утро они не сказали друг другу ни слова.

— У них должно быть оружие, — сказала Галя, когда закончили погрузку. — Найди, надо забрать. И все остальные их тетради с картами. Сделай всё сам, хорошо? Вот она идёт.

Мари бежала к ним в страхе и растерянности, готовая пасть на колени, зарыдать, завыть, убить их, разбить мотор чужой лодки…

Но когда подбежала совсем близко, не смогла говорить, только всхлипывала и дрожала.

— Едем вместе, — твёрдо сказала ей Галя. — Вам жизнь, нам казнь. А пока — вместе. Собирайте вашего… кто он там…

С каждым Галиным словом в глазах Мари, вопреки несусветной погоде, загоралась новая искра, и лицо становилось всё теплее, всё благодарнее.

— Вот бы моя судьба так смотрела на меня, как она, — сказала Галя на обратном пути к догорающему огню и лежанке больного.

Он неожиданно очнулся и ошарашенно смотрел на пришельцев, как будто они были не совсем люди, а, к примеру, подоспевшие просоленные на местных ветрах ангелы.

— Может, он притворяется? — весело спросил Галю Артём.

Она неожиданно улыбнулась.

— Полундра, флибустьер! — велел Артём. — Нашёл время спать…

Галя засмеялась.

Вокруг них суетилась Мари, не зная, что делать.

Да ничего не надо, бери своего суженого за ноги, понесли.

…Домой шли по лёгкой зыби. Дорога до монастыря казалась близкой. Надо было только увидеть маяк.

* * *

На второй день они поругались.

Лодка еле ползла, как будто течение шло им навстречу.

Мотор сердился.

Волны толпились и оскаливались.

На дне лодки постоянно была вода.

Они сначала выбросили все вещи, которые посчитали нужным забрать с этого островка: чужие котелки, одеяла, лом, лопаты — куда столько, не увезёшь…

Мари вздыхала, вздрагивала и провожала каждую вещь печальным, тонким, еле слышным вскриком.

Галя бесилась на эти вскрики, но молча.

Артём от вещей избавлялся с удовольствием, словно с вещами его бы дома не приняли.

— Зачем ты выкинул топор? — вдруг крикнула Галя.

— Ты сама велела, — ответил Артём.

— Я не велела, — крикнула Галя.

— Нырнуть? — спросил Артём.

Галя была цветом в зелень, очень уставшая, — у неё начиналась морская болезнь. Иностранец — Мари называла его Том, значит — Том, — был по-прежнему плох: Артём с некоторым даже интересом наблюдал, как из человека уходит жизнь — как из песочных часов.

Несколько раз пробуждавшийся от забытья Том начинал говорить Мари что-то важное, но она не могла разобрать и клала пальцы ему на губы. Пальцы у неё были длинные, красивые: Галины руки были меньше, обветренней, сильней.

Том лежал посреди лодки на сваленных комом одеялах. Ногами он упирался Гале в колени. Ноги его тряслись в качке, как неживые и отдельные.

Галю мутило от солёного воздуха, от Артёма, от качки, от чужих людей в лодке, она не сумела больше терпеть — и её вырвало.

«Это тебе за топор», — подумал Артём, гоняя по дну воду ногами. Его тоже подташнивало. Он искал, что бы ещё выбросить.

«Скоро Том отойдёт, его выбросим», — успокаивал себя Артём, косясь на Мари.

Мари было жалко — она, казалось, не может даже допустить, что её муж смертен.

Чем больше Артём присматривался к ним, тем лучше понимал, что это просто два чудака, устроивших себе несусветную глупость в виде, например, свадебного путешествия. И Тому, и Мари, наверное, было не больше тридцати — хотя она выглядела старше лет на пятнадцать, а он — вдвое старше себя.

Разбирая вещи, Артём в очередной раз угодил на крепко перевязанный, тяжёлый кирпич — всё собирался спросить у Гали, что это, и забывал.

Попытался развязать.

— Оставь! — крикнула Галя, и в сердцах поддала оборотов мотору.

Мари, время от времени помогавшая вычерпывать воду, от неожиданности качнулась и едва не повалилась.

Артём с улыбкой посмотрел на Галю и стал рвать зубами узел.

Галя бросила руль и встала.

Лодка поехала вбок, кругом, рискуя перевернуться. Галя села, — а то упала бы первой.

Мотор заглох.

— Отдай, тварь! — заорала Галя.

Мари тонко вскрикнула.

«Где их так учат вскрикивать… красиво…», — мельком подумал Артём.

— Сама тварь! — крикнул он и бросил кирпич этот к Гале, промеж ног полумертвого Тома.

…У всех нервы полопались.

Галя плакала.

Мотор молчал.

Снова посыпал снег. Носки красивых зимних ботинок Тома были в снегу, побелённые.

В двадцати метрах от лодки стояла прерывистая мга. В её прогалах было видно, что дальше — та же самая мга.

— Ты никто, — всхлипывала Галя, — тут мог быть кто угодно — я выбрала тебя: пустое место. Всё потеряла. Как ты смеешь?

У неё был нож, она взрезала узел на кирпиче, развернула пакет. Золотые монеты посыпались на дно лодки. Галя несколько поймала, пока сыпались, бросила в воду.

«Находил, значит, Эйхманис клады…» — отстранённо подумал Артём.

Золота ему не было жалко.

Мари смотрела на Галю.

Не сдержалась и порывисто встала, потянула руки к золотым, что-то по-птичьи вскрикивая.

— Сядь! — одёрнул её Артём и рванул назад за низ плаща. — Сядь, не мешай! Мы сеем золото. Право имеем.

Галя оттого, что Артёму было всё равно, разрыдалась ещё сильней.