Обязана быть его

— Нравится, — наконец ответила она и сама потянулась к ручке калитки, чтобы помочь мне открыть её.

Когда-то я тоже любила рисовать, но со временем это забылось, потерялось. Какое там рисование в нашей никудышной школе, где порой и учителей по основным предметам не было по несколько месяцев? Вдруг мне вспомнилось, что, когда я училась в пятом или шестом классе, у нас открыли Изостудию, и я, совсем ещё девчушка, с восторгом рассказывала об этом маме.

— Ты бы лучше читала больше, — ответила тогда она строго. — У тебя с биологией проблемы, про математику я даже говорить не хочу. Садись делать уроки.

Изостудию закрыли буквально через месяц, но на несколько занятий сходить я всё-таки успела, даже несмотря на то, что мама не одобряла этого. Работавшая в той самой школе учителем географии, она знала всё о моих достижениях и промашках. Как бы много она мне ни дала, как бы тяжело ей ни было одной поднимать меня, порой это было невыносимо. Постоянный контроль, маленький посёлок, однокомнатная квартира, где всё, что было у меня личного: кровать и тумбочка, отгороженные ширмой.

Не успели мы выйти за территорию сада, я увидела Демьяна. Стоя возле машины, он говорил с кем-то по телефону и смотрел на нас. Я замедлила шаг. Не знала, стоит ли подходить к нему, стоит ли разговаривать с ним и садиться в его машину.

Ветер, холодный, злой, швырнул под ноги шуршащие листья, клубящееся тяжёлыми набухшими тучами небо висело так низко, что казалось, вот-вот обрушится. Закончив разговор, Демьян убрал телефон и пошёл нам навстречу.

Соня сильнее сжала мою руку, и я, мельком глянув на неё, ободряюще улыбнулась.

— Кто это? — спросила она громким шёпотом.

Гости у нас с Эдуардом бывали крайне редко. Тем более, мужчины. Не знаю, были ли у мужа друзья — мне он об этом не рассказывал, а сама я не спрашивала. Пару раз он приходил с «нужными людьми», но делалось это скорее для того, чтобы невзначай показать, насколько хорошо устроена наша семья. В эти моменты я выступала в роли милой гостеприимной хозяйки, подающей чай, но дела до меня никому не было, до Сони и подавно. И если привыкшая к воспитателям, к Светке, с женщинами она вела себя более или менее свободно, при мужчинах становилась совсем стеснительной.

— Знакомый, — ответила я.

Другого ответа у меня не было. Друг? Мужчина, волнующий меня, не дающий мне возможности опомниться? Кто?! Начальник Эдуарда, под которого тот заставил меня лечь? Мужчина, с которым я впервые за свою жизнь получила удовольствие от секса?

— Добрый вечер, — подойдя, обратился Демьян не ко мне — к моей дочери. Причём на лице его не было даже намёка на улыбку, а голос был серьёзным. — Ты Софья, верно?

Соня напряглась. Несколько секунд она внимательно разглядывала Терентьева и только после медленно кивнула.

— Меня зовут Демьян, — он тоже рассматривал её. Не так, как когда-то меня — совсем иначе, но столь же пристально.

Ветер погнал листья по земле. Один — золотисто-рыжий, кленовый, ударился о ботинок Терентьева и закружился дальше. Демьян глянул вдаль, после на меня.

— Пойдём в машину. Боюсь, без дождя не обойдётся.

— У меня есть зонт, — я не спешила.

Мы стояли, глядя друг на друга: он — уверенно, зная, что в конечном итоге всё будет так, как скажет он, я — пытаясь понять, готова ли я хотя бы мельком позволить ему коснуться жизни собственного ребёнка. Чувствовала пальчики Сони, её тепло, мягкую шерсть её пушистой перчатки и не находила ответа.

— Пойдём в машину, — он снял с моего плеча сумку и пошёл к Лексусу.

Я судорожно выдохнула и последовала за ним.

— Мам, — стоило нам отъехать на пару сотен метров, Соня заёрзала.

Я рассматривала рисунок: большой кот, свернувшийся на подоконнике. Детский рисунок, но, Боже… Как же права была воспитательница. Незримые штрихи, что уловила моя дочь, будто вдыхали в него жизнь. И ведь когда-то я тоже могла…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что, солнышко?

— Я есть хочу, — помедлив, смущённо призналась Соня всё так же шёпотом.

Альбомный лист выскользнул из моих пальцев, и я, обернувшись, увидела его в руках Демьяна.

— И кто в этом виноват? — в машине было тепло, я сняла с Сони шапочку. — Почему ты не стала ужинать? Мария Сергеевна сказала, что ты вообще ни к чему не притронулась.

— Там были макароны, — едва не скривившись, выпалила Сонька. — Серые и слипшиеся, а не такие, как у тебя. Я попробовала! Но они такие… — дочь поморщилась, мне же оставалось только покачать головой.

Коснувшись мягких волос, я погладила её по голове. И как объяснить ей, что наша жизнь уже не будет такой, как раньше? Может быть, дорогие итальянские макароны позволить мы себе и сможем, но вот остальное…

— Ты любишь блинчики? — неожиданно спросил Демьян, вновь обращаясь не ко мне, а к Соньке. — Или, может быть, сырники?