Обезьяны

— Верно, Саймон, но даже если вы не узнаете их, они точно узнают вас. Вы уже давно не появлялись на публике, а о вашей болезни писали в газетах. Так что можно заранее предположить, что на нас «уч-уч» обязательно обратят внимание.

На самом деле Буснер очень рассчитывал, что на выставке появится Сара Пизенхьюм, самка Саймона. Именно об этом. именитый психиатр и жестикулировал по видеофону с художественным критиком.

— Ну, Сара вроде теперь периодически спаривается с Кеном Брейтуэйтом, он художник-перформансист, — показывал Тони Фиджис, — но она будет без ума от возможности спариться с Саймоном, пощупать его задницу. Как вы думаете, доктор Буснер, он готов «хуууу» сделать ей такой подарок?

Буснер отзначил, что не имеет ни малейшего понятия, но Саймон, кажется, все больше и больше соглашается с тем, что он все-таки шимпанзе. Касательно последнего Буснер не ошибся — по дороге от Хэмпстеда Саймон двигался как никогда грациозно. Атрофия постепенно отпускала его задние и передние лапы, а надетый пиджак Саймон застегивать не стал, несмотря на сильный, пронизывающий ветер, — Буснер счел это знаком, что художник постепенно начинает предпочитать настоящую шерсть искусственной.

Врач и пациент представляли собой достаточно внушительную компанию и поэтому прочетверенькали в стальные двери галерейного комплекса без очереди, с легкостью оттеснив тех, кто стоял впереди. Оттуда ко входу в собственно галерею вел пандус. Посередине пандуса была установлена модель пожарной машины в натуральную величину, но Саймон, обогнав Буснера в шерстяной толпе, обполз препятствие, не обратив на него ни малейшего внимания. Буснер решил, что это еще один добрый знак — видимо, появление в знакомом месте придавало художнику сил и успокаивало.

Напротив, вопросительные вопли прочих шимпанзе никак нельзя было считать спокойными. Саймона заприметили, и слух о его появлении начал разноситься по толпе.

Буснер влапил приглашения самке на входе, и она, узнав художника, поклонилась ему и попросила их обоих расписаться в книге почетных гостей. Хотя над входом висел знак «не курить», швейцар не сделал Саймону замечания, когда тот прошел внутрь, не затушив бактрианину. Саймон поставил в книге размашистый автограф и вытянулся в полный рост, держась гордо и презрительно; неподалеку стояли еще какие-то шимпанзе, кое-кто из них поклонился ему, он же автоматически, но дружески похлопал подставленные трясущиеся задницы.

— «Хууууу», — спросил Буснер, когда они проползли дальше, — вы знаете этих ребят, Саймон?

— Первый раз вижу, — отзначил художник, — должно быть, студенты какого-нибудь факультета изящных искусств.

Буснер и раньше бывал в Галерее Саачи, но нешимпанзеческие размеры помещения снова поразили его. Один только вестибюль был такой огромный, что там поместилось бы все заведение Джорджа Левинсона на Корк-стрит и сам Джордж в придачу. Спустившись вниз и вправо по широкой, но короткой лестнице, шимпанзе вчетверенькали в зал, неуступавший по площади и высоте авиационному ангару. Пол блестел той же серой эмульсией, что и пандус со ступенями, стены сверкали белизной. Освещение отличалось необыкновенной яркостью и ровностью, так что было непонятно — и неважно, — где висят лампы. Тут и там на изящных постаментах стояли скульптуры, тут и там на полупустых стенах висели картины. Но не произведения искусства заставили вздрогнуть врача и его пациента, а гудящий рой шимпанзе.

Если у входа в галерею гостей встретила толпа, то внутри их приветствовало столпотворение. Иной наблюдатель мог бы показать, что сюда запихнули все шимпанзеческое население планеты, и его бы поправили только в том, что собрались здесь не все, а лишь самые модные и искусственные шимпанзе Лондона. Все напялили свои лучшие блузы и пиджаки, все пили даровое шампанское, все с бешеной скоростью жестикулировали, прихорашивались, чистились, кланялись и старались произвести впечатление.

Самки демонстрировали окружающим самые разнообразные короткие платья, бюстье, блузки и намозольники; абсолютно все оделись по последней моде, да и самцы не подкачали. Пиджаки и рубашки представителей обоих полов оставались по большей части незастегнутыми, выставляя на всеобщее обозрение волосатые груди, а часто также подвергнутый пирсингу сосок и даже два. Иные шимпанзе вырядились в кожу, в винил, во что-то похожее на золотую фольгу, в ПВХ, в шифон и в черный серж — и не просто в черный серж, а в тот его вариант, который вчетверенькал в моду буквально только что, как недавно распоказала Буснеру его четвертая самка Изабель.

Глядя на расфуфыренную толпу, Буснер не удержался и задал Саймону один очень беспокоивший его вопрос.

— «Хууууу»? — провокализировал именитый психиатр.

Саймон повернулся к нему мордой:

— Почему они все одеты словно на приеме у королевы?