Обещание (ЛП)

Однажды бывший Сириусом Блэком волшебник задался вопросом, не наступило ли Рождество, так как почувствовал слабое отступление холода. Он на секунду задумался о сути Рождества, пытаясь вспомнить, что это за праздник, но у него не получалось.

За такими мыслями он и услышал шаги, направляющиеся к его камере, и удивлённо поднял голову. Насколько он знал, у дементоров не было ног, и они не издавали никаких звуков, кроме громких вздохов. Наверное, привезли нового бедолагу. Последний раз это происходило настолько давно, что он уже и не помнил, как это бывает.

Он медленно сел, всматриваясь сквозь прутья решётки. По коридору шёл мужчина в мантии и шляпе-котелке. Он показался волшебнику смутно знакомым, но узнать его он не смог.

Человек остановился перед камерой и посмотрел на него с отвращением.

— О да, мистер Сириус Блэк, насколько я знаю, — сказал он.

Когда он услышал своё имя, впервые за столько времени сказанное вслух, что-то в его сознании зашевелилось. Он посмотрел на мужчину мёртвыми глазами, в глубине которых, лишь постаравшись, можно было увидеть маленькую искорку жизни.

— Кто вы? — спросил узник голосом, за неиспользованием ослабшим и охрипшим.

Мужчина в котелке поднял бровь. Он не ожидал ответа. В большинстве своём преступники, которых он повидал, были почти безумны.

— Я — Корнелиус Фадж, новый министр магии, — произнёс он, преисполненный собственной важностью. — Инспектирую объекты. Осматриваю, всё ли в порядке, как должно быть.

Волшебник за решёткой не знал, случилось ли это из-за того, что с ним заговорили, или из-за того, что дементоры далеко ушли, но его сознание прояснилось.

— Правда? — проскрежетал он. — Надеюсь, вы находите наш дом удовлетворительным.

Корнелиус Фадж удивлённо на него посмотрел. Такое поведение было более чем необычным для узника этого места. Он немного нервно прочистил горло.

— Ах, да… да, несомненно, более чем удовлетворительно… хм… могу ли я что-то для вас сделать? — спросил он больше из растерянности, чем из беспокойства.

Узник посмотрел на него, как на сумасшедшего. Потом хихикнул, что вышло гулко, будто его грудь была пустой изнутри.

— Не могли бы вы одолжить мне свою газету, сэр? — саркастично попросил он. — Соскучился по кроссвордам.

Корнелиус Фадж был слишком удивлён, чтобы возражать, и с застывшим выражением лица протянул преступнику газету.

Когда министр ушёл, маг прислонился к стене, согнул костлявые колени и уставился на газету с её движущимися картинками и мигающими надписями. Прошло много времени с тех пор, как он видел нечто подобное. Самый крупный заголовок повествовал о Кубке Мира по квиддичу, и волшебник почувствовал, как внутри разливается эхо былого наслаждения.

Потом его взгляд упал на заголовок поменьше над нечёткой картинкой. Похоже, фотография была снята издалека. На ней был изображён маленький темноволосый мальчик, которого выводили через маггловские раздвижные двери очень дородный мужчина и худая женщина с лошадиным лицом. Оба выглядели сурово и раздражённо. «Мальчик-Который-Выжил выходит из больницы после домашнего несчастного случая» — гласил заголовок. Далее следовала короткая заметка о Мальчике-Который-Выжил, Гарри Поттере, спасителе волшебного мира, который выписался из маггловской больницы после, предположительно, несчастного случая, произошедшего в доме его опекунов, дяди и тёти — магглов.

Как только маг посмотрел на фотографию, в груди заболело. Это было иначе, чем вся та боль, которую он испытал за последние годы, переживая самые худшие моменты своей жизни вновь и вновь. А их было много… Но сейчас всё ощущалось по-другому, эта боль была свежей, будто его холодное, усохшее сердце разом заново начало качать кровь.

— Гарри! — прохрипел он, гладя голову мальчика на картинке костлявым пальцем. В голове не более чем на секунду промелькнуло изображение, на котором он сам стоял в ярко освещённой комнате и подбрасывал крошечного темноволосого малыша в воздух, чтобы затем словить и крепко обнять, а мальчик визжал и радостно хохотал. — Гарри… — прошептал он снова.

Когда на одинокий остров опустилась ночь и вымораживающий холод вернулся в камеру, голодный узник уснул. Его кошмары настолько часто повторялись, что стали почти старыми знакомыми. Нелюбимыми знакомыми, но факта это не отменяло.

Он видел холодное лицо своей матери, её пронизывающие глаза, полные отвращения, она смотрела на него, как на что-то чрезвычайно гадкое, прежде чем просто отвернуться от него, оставляя позади, одного в толпе людей, которые возвышались над ним. Она исчезала, держа за руку младшего черноволосого мальчика, который шагал за ней, оживлённо болтая.

Он смотрел на высокую фигуру своего отца, стоящую над ним, пока он сам лежал на полу. Лицо того было искажено яростью, он выхватил палочку, направил её на сына и взревел: «Круцио!» Жгучая ослепительная боль пронзила каждый его нерв. Он видел холодные глаза своего отца, глядящие на кричащего сына без тени раскаяния или жалости.