Обещай, что навечно…

– Аарон, – наконец-то отмирает она и выдавливает слабую улыбку, – все будет хорошо.

– Будущее время вместо настоящего, – сокрушенно озвучиваю свои догадки. – И… что… что врачи говорят?

– Я не сильна в их терминологии…

– Мне плевать на заумные слова, – стопорю ее, – скажи нормальным человеческим языком. Они должны были тебе разжевать всю информацию, так что не прикидывайся незнающей особой.

Мое раздражение логично. Я в кои-то веки интересуюсь своим здоровьем и меньше всего хочу, чтобы меня обманывали или приуменьшали действительное положение вещей. Потому что я впервые за все это время реально хотел быть полноценным членом этого общества. И причиной тому была Аллегра.

Наше общение сложно назвать приятельским. Это больше смахивает на временное сотрудничество. Просто потому что мы оба оказались в незавидном положении. А хандрить иногда полезно в компании. Мы редко целенаправленно договаривались о встречах. Просто находили друг друга в том или ином месте и зачастую сидели молча, каждый погруженный в свои мысли. И нам в этом молчании было комфортно. А когда мы о чем-то говорили, я все больше поражался тому, насколько мы с Аллегрой схожи. Иногда ее размышления казались настолько глубокими, будто ей уже давно за пятьдесят и она повидала многое на своем пути. А затем ты просто понимаешь, что это жизненные обстоятельства вынудили повзрослеть ее так рано. И в такие моменты становилось горько, ведь молодые люди вроде нас не должны вот так сидеть и говорить о вечном. О том, чему не суждено сбыться. Мы должны строить планы на будущее. Но кто-то незримой рукой постоянно выбивал фундамент и все рушилось. Сложно предугадать, что будет через год, если ты не знаешь, что будет завтра. Это самая любимая фраза Аллегры за последнее время, от которой у меня появлялись мурашки. И смотря в эти глаза серебряного цвета, мне до безумия хотелось, чтобы пресловутое «завтра» у нее выдавалось как можно безоблачней. Мне впервые хотелось сделать для другого человека что-то, что принесло бы ему хотя бы толику радости. Но, как оказалось, мое «завтра» тоже под вопросом.

–Аарон, милый, – мама подходит к постели и берет за руку, – томография показала, что есть новые участки разрушений в позвоночнике.

– И? Пусть вставят новую пластину, как и в прошлый раз.

– Там… там такой участок…– мама поджимает дрожащие губы, – доктор Айзенберг говорит, что велик риск… что вмешательство сделает еще хуже.

– Насколько? – во рту мгновенно пересыхает. – Насколько, мама?!

– Девяносто процентов того, то ты останешься прикованным к постели, – заливается слезами она в ответ, – обездвиженный по шею.

– А без вмешательства? – еле шевелю губами. – Что будет без него?

– Они не знают точно…

– Что будет?!! – кричу и чувствую, как глаза предательски влажнеют.

– Тоже самое, но мучительнее! – срывается и мама в ответ, но тут же берет себя в руки. – Ты не переживай, мы найдем других врачей. Мы будем искать новые виды лечения. Мы все попробуем…

Но я ее уже не слышу, скидываю ее цепкие ладони и скатываюсь с постели в коляску. Несмотря на ее причитания, выруливаю из палаты и качусь, куда глаза глядят. Точнее ими я как раз едва что-то вижу, так как они полны слез и я безумно не хочу разрыдаться на глазах у всей больницы. Не сейчас. Не надо. В груди так мало воздуха, что я задыхаюсь. Мне как будто мало места в собственном теле.

– Эй, Аллен, – слышится знакомый голос, – куда ты?

– Отвали, Аллегра, – проношусь мимо.

Дальше. Еще дальше по коридору. Еще один поворот. Лифт. Чьи-то возмущения по поводу отдавленных ног. Похрен. Взмываю на самый последний технический этаж и толкаю тяжеленную дверь, но она не открывается и тогда, я молочу по ней изо всех сил, сбивая костяшки в кровь. Ору от бессилия. Как вдруг, чья-то рука с бейджем скользит по сканеру и открывает мне спасительный выход. А еще помогает коляске перекатиться через высокий порог и вот, я на крыше. Смотрю на небо, на закат и понимаю, что сил кричать уже больше нет. Просто чувствую, как широко распахнутые глаза проливают слезы, а внутри пустота. Только тело дрожит и раскачивается из стороны в сторону. Я даже не совсем понимаю, что меня обнимают. Легко так и почти невесомо чьи-то руки покоятся у меня на плечах, притягивая к себе. И только по знакомому аромату яблок, узнаю Аллегру. Закрываю глаза и втягиваю этот запах, который удерживает меня на краю помутнения рассудка и зарываюсь в ее руку носом. Чувствую, как одна ладонь девушки медленно прохаживается по моим волосам, успокаивающе поглаживая. А затем, почти у самого уха, тихо звучит ее голос:

– Когда ты захочешь плакать, позови меня. Я не обещаю тебя рассмешить, но я могу поплакать с тобой. Если однажды ты захочешь сбежать, позови меня. Я не обещаю уговорить тебя остаться, но я смогу сбежать с тобой. Если однажды ты не захочешь вообще кого-либо слышать, позови меня. Я обещаю прийти ради тебя. И обещаю вести себя тихо.