Об исполнении доложить

Через полчаса после этого Федору Николевичу позвонили. Не зная, в чем дело, профессор готов был немедленно лететь или ехать, одним словом, мчаться на помощь человеку, о состоянии здоровья которого так волнуются.

Белоконь пояснил, что разговор на эту тему не по общему телефону.

— Сейчас за вами заедет машина.

Я отправился на переговоры к профессору.

Ему было за пятьдесят. Худощавый, высокий, сутуловатый. С солидными залысинами. Виски подернуты сединой. Лицо умного, интеллигентного человека. На крупном орлином носу пенсне.

«На Сугонюка он впечатление произведет!» — удовлетворенно подумал я.

Я объяснил ему, в чем суть дела, и он все понял с полуслова.

— Сам буду непременно и надежных, не болтливых помощников возьму с собою.

Он дал совет, как подготовить больного к консилиуму. Я был благодарен ему за понимание общей задачи, что освобождало меня от пояснений частностей.

Все анализы, какие только можно сделать человеку, Сутонюку сделали. Изготовили несколько рентгеновских снимков, сняли кардиограмму.

Консилиум, который возглавлял профессор, приглашенный из области, признал, что контузия прошла. Налицо лишь остаточные явления. Но зато у Сугонюка нашли холецистит, истощение нервной системы, начальную стадию дистрофии, плоскостопие и малокровие, «что в конце концов и влияло на ход заживления раны».

В результате Сугонюк получил «белый билет», то есть освобождение от воинской службы на целый год. Врачи дружно посоветовали ему усиленное питание, свежий воздух, особенно вечерние прогулки перед сном, а главное — полный покой.

Пока капитан Копейка занимался Сугонюком, я побывал в доме у Надежды. Хотелось присмотреться к расположению комнат, к обстановке, изучить двор. Это на всякий случай, вдруг придется проводить здесь какую-то операцию.

Мне трудно было определить свое отношение к Надежде. Нравилась независимость характера. Импонировало, что в моем присутствии она называет мужа старой бандитской кличкой. В этом была своя откровенность. Надежда не жаловалась на невзгоды, не стонала, как иногда делают это женщины сорока с лишним лет.

Не могло ли сейчас это мое личное впечатление отрицательно сказаться на работе? С кем будет Надежда, если ей придется выбирать между мужем, с которым прожито семнадцать лет, и долгом патриота?

Мне надо было увидеть Надежду в привычной для нее обстановке, то есть дома.

С капитаном Копейкой, вернее, с тем, кто наблюдал днем за посадкой, у Надежды была прочная связь. Иногда она выгоняла по утрам корову. Пока стоящих новостей Надежда не сообщала.

Однажды Надежду предупредили, что вечерком, попозже, к ней в гости зайдет «братик». И лучше, если при этом не будут лаять собаки.

На селе все кумовья, сваты, близкие знакомые. Постороннего человека приметят сразу. Дело не в том, что к женщине, у которой муж-фронтовик в больнице, вечером заходил мужчина, Надежда нашла бы что ответить кумушкам, но не стоило тревожить самого Шоху.

Александровка тянется километра на четыре, заняв широкую, защищенную довольно высокими кручами ложбину, видимо, старицу древней реки. Село, славное садами, медом, хлебосольными хозяевами.

Дом Надежды с другими не перепутаешь. Забор действительно крепостной, из толстых горбылей. Выше человеческого роста. Перед домом — три раскидистых дерева: яблоня, груша и абрикос. Под яблоней широкая, потрескавшаяся от дождей и солнца скамейка.

Я вошел во двор. Глухо зарычал здоровый пес, прикованный где-то в глубине двора к будке. Надежда сторожила мое появление. Цыкнула на собаку. И хотя та после окрика не успокоилась, продолжала греметь цепью, но уже не лаяла.

Имение — иначе не определишь то, что я увидел. Двор затянут зеленовато-золотым шатром винограда. Шагнул — головой задел тяжелую гроздь. Дом — из серого кирпича, метров восемь на двенадцать. За двором — сад и огород. Летняя кухня — у других хата куда скромнее.

— Вот так и живу, — сказала Надежда.

Она взяла меня за руку, подошла к широкогрудой, яростно приседающей на задние лапы собаке.

— Пан! Это свой. — Она сделала вид, что обнимает меня. Потом подвела к псу впритык. — Ты люби его, он хороший.

Кобель в ответ чуть вильнул хвостом и слегка ощерился, словно улыбнулся.

— Теперь можешь ходить по двору — и не гавкнет, — сказала Надежда.

Показала сад, огород, уже опустевший.

— А я тебя давно жду, — сказала она. — Как свезла Шоху в больницу, так и жду. Думаю, придет же он на парашют посмотреть. Врача-то для Шохи ты пригласил, я сразу поняла.

От этой ее проницательности мне стало слегка не по себе. Неприятно, когда угадывают твои мысли.

В доме было пять комнат. Две из них довольно большие: кухня, в которую попадаешь сразу из коридора, и зал. Потолок в зале украшен цветной лепкой. А вот мебель почти вся самодельная. Очень добротная, из старого, выдержанного дуба. Изготовлял эти столы, лавки, кровати, буфеты человек возможно и без особого вкуса, но старательный, терпеливый.

Я вспомнил оценку капитана Копейки и повторил ее:

— А в двадцать девятом раскулачивали людей и победнее.

Надежда рассмеялась:

— Всему обязаны Советской власти.

— А не колхозным пчелкам?