Об исполнении доложить

— Э-э… Да у вас тут пир горой. Я проверял посты, продрог. Ночь волглая, будто и не мороз, а до костей пробирает. Проезжал мимо, приметил огонек, думаю, дай загляну к Надежде Степановне, помогу разогнать тоску-печаль. А тут свой разгоняло. Не боишься? — с явной иронией спросил он Надежду. — Доведается батько, из обоих котлет наделает.

Надежда на такую угрозу и бровью не повела. Она уже пришла в себя. Бледность с лица исчезла, на щеках заиграл легкий румянец. Улыбнулась вошедшему.

— Сидайте, Степан Степанович, поближе к нашему столу. Братик проведал, маты прислали, просят, чтобы вернулась домой.

Меня поразило ее перевоплощение, ее самообладание. Захлопотала возле стола: пододвинула гостю стул, подала ложку, достала стакан, налила вино.

Степан Степанович не заставил себя долго уговаривать. Подошел к кровати, снял фуражку и положил ее на зеленое шелковое покрывало. И как-то само собой получилось, что он умостился не на предложенный ему стул, а на то место, где до этого сидела рядом с изголовьем Надежда. И у меня появилось подозрение, что он знает или догадывается об оружии, лежавшем под подушкой.

— Братик-то, поди, двоюродный, — усмехнулся гость.

— А родных у меня нет. Сводные еще не подросли, — парировала Надежда.

Ее самообладание, ее спокойствие стало передаваться мне.

— А як там дядько Иван? — спросила она меня.

Я уже передал длинный поклон — назидание от родного брата ее покойного отца, который, видимо, любил непутевую племянницу и тревожился о ее судьбе. Я вновь повторил все его горькие слова, адресованные Надежде. Потом принялся рассказывать, как ноет на непогоду культя старого солдата, потерявшего правую ногу еще во время японской войны. Матвей Безбородый в беседе со мною обмолвился, что дядько Иван смастерил себе из липовой колоды «новую ногу», но что-то она ему не нравится, привык к старому протезу и новый надевает лишь по воскресеньям, когда идет в церковь. Говорил я с вдохновением.

Пришелец слушал внимательно, хитровато при этом щурился. В его умных, острых глазах жило неподдельное любопытство.

— Какие еще поклоны привез братец нашей Надежде Степановне? — спросил он, когда я выдохся на дядьке Иване.

Я повторил все с мельчайшими подробностями. Степан Степанович продолжал ухмыляться. Он не верил мне.

— Как же тебя, братик, звать? Ну вот крутится у меня на языке «Петя».

Что-то острое кольнуло под сердцем. «Случайно отгадал этот Степан Степанович мое имя, которое не знала даже Надежда, или не случайно?»

В чоновском отряде Караулова на мне лежали обязанности организации оперативной работы с уклоном на контрразведку. Приходилось допрашивать буквально всех бандитов, попавших в наши руки: и пленных, и перебежчиков, проведавших об амнистии. Многих из них потом отпустили домой. Конечно, чухлаевцы знали о моем существовании. В те бурные, богатые на события годы все было проще, менее профессионально, действовали больше по наитию, «по классовому чутью». Единственной школой для меня была война.

Молодости свойственна определенная беспечность. Отправляясь в логово банды, я не подумал о том, что могу встретиться с человеком, знающим меня в лицо.

Но Степана Степановича ранее я не встречал, это уж точно.

И тут вспомнил: «Степан Степанович Черногуз, новый начальник штаба банды!» Он появился у Чухлая с полгода тому назад. И, как ни странно, служил до этого в Красной Армии.

Так вот кого принесло на мою голову. В тот момент я пожалел, что при мне нет оружия.

— До сих пор звали Матвеем.

— Матвей так Матвей, — согласился Степан Степанович. — По мне хоть чугунком окрести, в печь бы не всунули. Что же, Матвей, ты не заодно с сестренкой, не с нами? — в голосе пришельца зазвучало что-то недоброе, ядовитое.

Я ответил зло. Если он меня опознал, то тут просто нужно уловить момент, чтобы добраться до нагана под подушкой.

— Хорошо выгребать из коморы готовый хлебушко. Но кто-то должен туда его и засыпать!

Степан Степанович помрачнел. Налил из пузатой бутылки себе в стакан вина.

— Что ж, Матвей, выпьем за твою хлеборобскую удачу. Проверял бы сегодня посты батько, на том бы и закончилась твоя песенка и про безногого дядьку Ивана, и про все остальное. Пей до дна, — предупредил он. — Никто из нас не ведает, где найдет, а где потеряет.

Он проследил, чтобы я осушил свой стакан до дна, и только после этого выпил сам.

— А я — Черногуз. Чув про такого? Здешний начальник штаба.

Я безразлично пожал плечами, мол, первый раз слышу, ответил:

— Действительную служил, только что вернулся.

— А с панами не доводилось драться?

— Нет.

— А с махновцами?

— Нет.

— Ас врангельцами и австрияками?

— Не воевал, — ответил я, ощущая непонятное внутреннее беспокойство.

— А мне вот со всеми довелось…

Жила в этих словах безысходная тоска человека, потерявшего нечто очень дорогое ему. Мне захотелось крикнуть: «Да как же ты докатился до банды Чухлая?!»

Широким движением Черногуз отодвинул от края стола на середину все, что было перед ним, освободил место и положил туда свои тяжелые руки.