Об искусстве

Да — как толчок. Да — как мерило. Да — как терзанье… Но я не в силах связать как следует анализ и экстаз. Порой я близок к этой бесценной власти… Однажды я уже почти ощутил ее — но это было, впрочем, как обладание возлюбленной во сне. Я могу рассказать тебе лишь о приближении к этому совершенству. Едва различив его, я, милый Федр, мгновенно преображаюсь, как вяло провисающий канат, когда его натянут. Я сам себя не узнаю. Все ясно, все кажется легко достижимым. В моем внутреннем взгляде проносятся и запечатлеваются бесконечные построения. Я замечаю, что моя жажда прекрасного, отождествившись с моими неведомыми возможностями, сама по себе рождает фигуры, ее утоляющие. Все существо мое отдается влечению… И тогда появляются силы. Ты ведь знаешь, что душевные силы диковинно вырастают в ночи… Посредством иллюзии они достигают полной реальности. Я зову их, я заклинаю их своим безмолвием… И вот они здесь, во всем своем блеске и во всей обманчивости. В их взоре, в их диадемах равно лучатся истинное и ложное. Меня слепят их дары, меня овевают их крылья… Федр, вот где опасность! Вот что мучительней всего на свете!… О, решающий миг и глубочайшее противоборство!… Вместо того чтобы принимать эти чрезмерные и непостижимые милости такими, как они есть, какими их единовластно вскормила великая жажда моей души, какими они безотчетно возникли в высшем ее уповании, — мне надобно, Федр, им воспрепятствовать и заставить их ждать моего сигнала. Снискав их благодаря некой паузе моей жизни — дивной заминке моего обычного времени, — я хочу сверх того расчленить нерасчленимое и ослабить и задержать рождающиеся Идеи… — О несчастный, — сказал я, — что можешь ты сделать в единый миг?

Быть свободным. В этом мгновении, — продолжал он, — сокрыто многое… в нем есть все; ибо все то, чему посвящают себя философы, проходит меж взглядом, встречающим некий предмет, и знанием, которое взгляду наследует… дабы слишком поспешно его предмет исчерпать.

Я тебя не понимаю. Ты, значит, пытаешься противодействовать этим Идеям?

Так нужно. Я не позволяю им утолять меня, я хочу отсрочить чистую радость.

— Зачем? Откуда в тебе эта немилосердная сила? — Ибо самое для меня важное — добиться, чтобы предстоящее, во всей мощи своей новизны, удовлетворяло разумным требованиям прошедшего. Как выразиться яснее?… Послушай: я встретил однажды красивый розовый куст, с которого сделал восковой слепок. Затем я погрузил этот слепок в песок. Быстрое время песет розам бесследную гибель, и пламя мгновенно возвращает воску его бесформенную природу. Зато, когда воск улетучится из своей жгучей и обреченной формы, струя огненной бронзы сольется в затвердевшем песке с полым подобием каждого лепестка…

— Я понял, Эвпалинос! Эта загадка прозрачна; твой миф нетрудно истолковать.

Эти свежие розы, которые гибнут у тебя на глазах, — не есть ли они само сущее и сама бегущая жизнь?

Что касается воска, который лепили твои искусные пальцы, меж тем как твой взгляд погружался в венчики и переносился с цветущей добычей к работе, — не правда ли, это образ привычного тебе труда, изобильного связями твоих действий и твоих обновляющихся наблюдений? Огонь — это Время, которое легко могло бы испепелить, развеять в бескрайнем мире и эти живые розы и твои восковые, если бы в существе твоем не хранились, каким-то загадочным образом, формы твоего опыта и тайная крепость его разумения… Наконец, льющаяся бронза — это, уверен я, не что иное, как твои несравненные силы души и кипящее состояние некоей вещи, которая рвется к жизни. Это пламенное изобилие разошлось бы бесплодным жаром, истаяло в своих бесчисленных превращениях, не оставив после себя ничего, кроме слитков или беспорядочных струй, если бы ты не умел устремить его по неисповедимым каналам, дабы оно полнило, застывая, четкие формы твоей премудрости. Значит, твое существо непременно должно раздваиваться и становиться в единый миг горячим и холодным, жидким и твердым, свободным и скованным — розами, воском и пламенем, формой и металлом Коринфа 8.

— Сущая правда! Но, как я уже тебе сказал, я лишь пытаюсь к этой цели приблизиться.

— Как же ты действуешь?

Как удастся.

Но скажи мне, как ты пытаешься?