О Воскресении, Смерти и Сатане

Из Иисуса истекли кровь и вода по смерти:

Омытый ими, жизнь обрел Адам и в Рай был принят.

Жрецами моих уст живых являлись Саддукеи.

За мыслью гналися моей ученые их споры,

Им предводительницей я, Смерть мудрая, служила:

„Нет воскресения“ – они уверенно вещали.

Но Иисус ответил им словами из Писанья.

Постигла я ответа смысл, и возопила в страхе:

Он рек: „Я Авраамов Бог, живых, а не истлевших!“[47]

Я ликовала бы тогда, когда слова простые

Реченья звучного Его остались только сказкой.

Но Он на деле воскресил истлевших трупов ткани,

И все деянья вопиют Его о Воскресенье.

₉

Против тридесяти́ царей восстал Навина отпрыск[48],

Всех заколол тот Иисус, наполнив мрак могильный,

И переполнив склепы все гниющими телами,

Опустошив Иерихон, в Шеол направил толпы.

Но вот явился Иисус, опустошил гробницы,

И населил Небесный Град[49]. Есть сходство между ними

Лишь только в имени лица, не по деяньям вовсе!

Ахана[50] первый подарил, царице трупов – вора,

Второй же Лазаря потом исхитил из Шеола.

Со справедливостью добро слилося в Моисее,

Он Египтянина сразил[51], но спас народ невинный.

Но заповедь иная всем пришла от Иисуса:

„Кто даст пощечину тебе, тому подставь другую

Смиренно щеку“[52]. Убегай от ненависти лютой,

Не будь зелотом, ярым львом, фанатиком холодным,

Который мучает и бьет, лишает жизни злобно,

Но милосердья красоту ты покажи святую.

Так гордый Самуил казнил несчастного Агага[53],

А Иисус наш исцелил расслабленного словом[54].

И оскудение росло святого милосердья,

А ныне изобилен плод его несокрушимый.

Но и сейчас порой его жестоко ненавидят:

„Не следуйте, – рекут, – словам и нраву Иисуса,

Будьте безжалостно крепки!“ Саул, Ахав убиты

Как проявившие приязнь к неправедным и скверным,

Смерть наказанием для них заслуженным явилась.

Но изменились времена, по-новому глаголет

Язы́кам ныне Иисус: „Да будет жив всяк смертный,

И даже жалость пусть явит ко своему убийце“.

₁₂

Я и Самсона помяну, сего младого скимна[55],

Что истребил онагров всех и одарил столь щедро

Дарами всех Филистимлян; реку об Авенире,

О сыне Нира, том, что был воинственным владыкой[56],

Кто быстрой серны взявши след, младого Асаила,

Саруи сына[57], увлечен кровавой был охотой:

Пронзен был дерзкий Асаил и распростерся в прахе.

У жертвенника Ванея, презревши святость храма,

Творя возмездие, убил жестоко Иоава[58].

О сем Писание речет: прочти и поразмысли.

Но в ножны ныне прячет меч разящий справедливость,

Раскаявшихся хоровод беспечно пляшет с Благом.

₁₃

Давид смирил моавитян, и вервием отмерен[59]

Жестокий рок их, и они лишились милой жизни.

Ты милосерден, кроток Ты, о горний Сын Давида,

Тому, кто карою двойной возмездие удвоил,

Отмерив вервий двух на смерть захваченным отрезки,

Одним же вервием на жизнь мужам – промолвил тихо

Давида пренебесный Сын: „Прости своему брату

Семь раз по семьдесят“[60]. Давид отмерил справедливость.

А Иисус Сам есть добро, не знающее меры.

Давида долею была пылающая ревность,

Он убивал жестоко льва пустынного и волка[61],

Оставив скимна, принял он единоборца вызов

Могучего, и из пращи стремительным осколком

Сиянье дня он угасил нежданно Голиафу,

Жизнь отлетела от него, его направив к смерти,

Но Иисус, возвысив глас, ко трупу обратился:

„О юноша!“[62] Ведь для Него как спящие, кто умер[63].

У смерти юношу украв, Он дал ему свет жизни,

Но утопил в морских зыбя́х больших озер пустыни

Он отвратительных свиней, исполненных порока[64].

₁₅

Златой телец причиной был того, что смерть левиты

Несли и братьям и отцам[65], родную кровь презревши.

Так Иеффай своей рукой зарезал дочь родную[66],

Царь Моавитский на стене принес кровавой жертвой

Младенца-первенца[67], свое дитя не пожалевши,

Во утешенье взяв лишь меч. Но Иисус, пришедши,

Взял в долонь меч и острие вдруг затупил любовью.

Сестру Шеолову смирил – Горячку обездвижил,

И теща поднялась Петра, и здравие стяжала[68].

Шеол же в немощь тут же впал из-за целений Божьих,

Из-за чудес, что Иисус свершил по милосердью.

₁₆

Провозглашает доброту всем Иисус священный,

Сын Справедливого Отца приносит справедливость.

А для меня вся доброта Его – одно мученье.

Ведь ревность черная всегда мила мне и любезна,

И радость для меня дарит. Ведь пролилась когда-то

Кровь первая из-за нее… И в чем моя ошибка,

О Сын Марии, для чего ж Ты повелел всевластно:

„Не емли гнев на своего ты родича и брата[69],

Не вынет острый меч из ножи любимый брат на брата“,

Ведь Каина клинок мне был крушцовый первым счастьем.

Мед в трупе львином[70] вдруг обрел Самсон, могучий воин,

Знамением чего была та сладость, что точилась

В останках жизни? Иисус знамения умножил:

Тону я в бездне тайн Его: о воскресеньи притчи,

Как сени неспокойный зрак, как образ говорящий.

„Из пожирающего вдруг снедь чудно появилась“, –

Загадку задал всем Самсон. Загадка поменялась:

„Се, пожирающее смерть, из смерти выступает“,

Из моей снеди вдруг пришло ядущее меня же:

Меня пожрал Адама Сын, рожденный от Адама.

Порою ранили меня все праведники словом:

Они, ликуя и шумя, рекли о Воскресенье,

Но сила утешенья их к моим слезам мешалась: