О влиянии Дэвида Боуи на судьбы юных созданий

Натали поплатилась первой. Лене казалось, что ее дело непомерно затягивается, что ее хотят впутать во что-то, совершенно ее не касающееся, что «Студию» закрыли без всяких на то оснований, а ее адвокату следовало бы активнее шевелить задницей ради ее защиты. Лена желала повидаться с этим педрилой-следователем, чтобы самой заявить о своей невиновности. Отговорить ее удалось только ценой неимоверных усилий. Независимо от сути дела, сам факт, что она снова ругается, стал для нас признаком ее скорого выздоровления. А потом она опять сдувалась, мы пугались рецидива, но через пару дней все начиналось заново.

Еще одно изменение заключалось в том, что она начала хоть с кем-то разговаривать. Мелани оказалась очень полезной, она заходила к нам домой или в ресторан и беседовала с ней часами, мы так и не поняли, что они друг другу рассказывали, но, по всей очевидности, это общение шло матери на пользу.

Однажды вечером Лена зашла за нами после закрытия и вдруг заявила, что она корит себя за то, что не дала мне учиться в музыкальной школе, когда я был мальчишкой, откуда ей было знать, что у меня талант, а теперь ей очень жаль, потому что я мог бы продвинуться куда дальше. Она предложила, чтобы я брал уроки, а она мне все оплатит. Мы со Стеллой обомлели. Впервые в жизни она высказала сожаление. Я объяснил, что уже слишком поздно, потерянных лет не вернешь, в любом случае моих дарований не хватало, чтобы стать концертирующим пианистом, и потом, мне действительно нравилось то, чем я занимаюсь в ресторане, и ничего иного я не хочу.

В другой вечер она сидела за стойкой бара, и официантка позвала меня на помощь: Лена попросила оставить бутылку виски рядом с ней. И опрокидывала стаканчик за стаканчиком. Я взгромоздился на табурет рядом. У нее был маслянистый взгляд алкоголиков перед окончательной отключкой, когда они готовы открыть шлюзы и выплеснуть все отвращение к жизни, которое накопилось на сердце. Я сделал вид, что не замечаю, в каком она паршивом состоянии. Взял бутылку, плеснул себе и отставил виски от нее подальше.

– Знаешь, что хуже всего? – спросила она нетвердым голосом.

Я сказал, что нет.

– Это когда тебя поимели.

Она увидела, что я не понял.

– Видишь ли, эта девица… я же ее хорошо знала, она была из давнишних подруг, мне и в голову ни на секунду не могло прийти, что она держит меня за последнюю мудачку, с которой можно так по-сволочному обойтись, потому как я просто тупое бревно, понимаешь? Это меня и убивает. Что меня предала эта тварюга. Дошло? Никому больше нельзя доверять.

Лена допила свой стакан, глубоко вздохнула. По ее щеке покатилась слеза, и внезапно на нее напал ужасный приступ кашля, который тряс ее, как тряпичную куклу. Она никак не могла остановиться, я похлопал ее по спине. Мне казалось, она сейчас задохнется. Официантка дала ей стакан воды. Ей удалось отпить немного. Дыхание у нее прерывалось, она словно сломалась пополам.

За неделю до моего дня рождения она пришла поговорить, сказала, чтобы я ни о чем не беспокоился. Я могу оставаться дома. Она смирилась. Главное не это.

– А что главное? – спросил я.

Она посмотрела на меня и чуть было не ответила, я видел, как она заколебалась, как сдерживала готовые сорваться слова, я ждал, но она промолчала.

* * *

Вот уже несколько дней Стелла носилась с навязчивой идеей: ей хотелось организовать нечто особенное в честь моего дня рождения, нечто знаменательное, чтобы отпраздновать мое совершеннолетие и примирение с Леной, но она не могла придумать, что именно. Попробовала поговорить об этом с матерью, но та уклонилась от темы. Стелла принялась настаивать, Лена ответила, что на данный момент она не в настроении праздновать. Закрытие «Студии» угнетало все сильнее, ее дело завязло, а адвокату не удавалось ускорить процедуру, у нее было ощущение, будто ее затягивают зыбучие пески.

Мы возвращались вдвоем из ресторана, пешком, погода была хорошая, Стелла перебирала различные возможности, которые перед нами открывались: ужин на Эйфелевой башне или на речном трамвайчике или еще что-то в том же роде, чего они с Леной никогда не делали.

– Можно сходить в «Лидо» или в «Мулен-Руж», было бы забавно, – предложила Стелла.

– Тебе это и правда кажется забавным?

– А мюзикл? Может, сходим на мюзикл? Мы никогда ничего такого не делаем.

– Я-то не против, но не уверен, что она оценит.

– А может, пойдем все вместе на концерт? Я могу достать билеты на Маккартни.

– Вот это было бы хорошо. Только захочет ли она? Это не совсем в ее вкусе.

– Знаешь, Лена переменилась. Она получила здоровенную оплеуху и стала куда более гибкой, и потом, это же зрелище, выход в честь твоего дня рождения, можно и потерпеть. Да, Маккартни – это неплохо. Мне кажется, последнее время ей получше, она снова смеется, и брюзжит тоже, это хороший знак. Я уверена, если бы она снова взялась за работу, все пошло бы как раньше. Завтра позвоню Натали, чтобы она пошевеливалась. Нужно получить от судьи разрешение открыть «Студию».

Когда мы вернулись домой, квартира была заперта снаружи и погружена в темноту.