О влиянии Дэвида Боуи на судьбы юных созданий

– Кто вы? – спрашивала Лена у Ясмины. – Что вы здесь делаете?

– Это Ясмина, – ответил я за нее. – Она живет у нас. Ты ее не помнишь?

– Нет, ну, очень смутно.

Появилась Стелла в пижаме:

– Иди спать, что такое?

– Я не хочу спать.

– Уже поздно, Лена, все устали. Последние дни были тяжелыми и для нас тоже. Ложись обратно в кровать, глядишь, и заснешь.

– Нет, я пойду прогуляюсь.

– Сейчас полпятого утра.

– Я пойду в «Студию». Мне надо кое-что сделать.

Мы не понимали, дело в усталости или в чем-то другом, но Лена вроде бы не все осознавала, и эти провалы в памяти пугали. Ведь Натали подробно ей рассказала про административное закрытие ее заведения. Стелле пришлось все объяснять заново. В какой-то момент Лена засомневалась, потом память к ней вернулась.

– Ладно, только не надо говорить со мной как с ребенком.

Этот случай положил начало странному периоду нашего существования: Лена была не в себе, бесцельно слонялась по квартире, ничего не делая, часами неподвижно валялась на красном диване, а когда ее спрашивали, о чем она думает, ничего не отвечала. Она часами просиживала перед телевизором, смотря тупые сериалы, потом уходила, никому не сказав, куда идет. Очень быстро мы заметили, что она пьет все, что попадается ей под руку, не скрываясь, а когда Стелла попыталась ее урезонить, ничего не ответила. Именно ее молчание беспокоило нас больше всего. Раньше она заводилась с полоборота, при малейшем замечании такого рода она послала бы нас куда подальше, а теперь просто не реагировала. Она больше никогда не раздражалась, только молчала или качала головой, а наши слова скользили по ней, не производя ни малейшего эффекта. Стелла опустошила дом, мы снесли все бутылки с алкоголем в подвал. Лена не спросила, куда они делись. А потом мы заметили, как она возвращается, шатаясь, с блестящими глазами, запахом перегара и с улыбкой на губах. Она набиралась в соседнем бистро. И могла там опрокинуть немало стаканчиков рома или кальвадоса. Мы попросили о помощи хозяина заведения. Один или два стаканчика, не больше. Когда ей отказывали, Лена не протестовала, а просто шла дальше; в результате она оказывалась в паршивом состоянии, на скамейке, в компании местных бомжей, с которыми и продолжала выпивать. Много раз мы пускались на ее поиски, каждый в своем направлении, и обнаруживали ее где-то на улице Бастилии или ближе к улице Рокет или не находили вовсе.

Мы больше не знали, что сделать, чтобы ей помочь.

Название недугу Лены нашла Мелани. На Лену напала депрессия. Без предупреждения. Она перешла на другую сторону, словно ступила на незнакомую территорию, оставив позади невидимую границу и все больше отдаляясь от нас. Нам бы следовало догадаться, но ни Стелла, ни я не хотели произносить это слово. А может, сама мысль, что Лена может впасть в депрессию, была столь непостижима для тех, кто ее знал, что это просто не могло прийти нам в голову. По мнению Мелани, мы совершали одну ошибку за другой и потеряли много времени вместо того, чтобы вмешаться сразу. Но для этого требовалось, чтобы Лена осознала свое состояние, захотела из него выйти, обратилась за помощью и проявила настойчивость.

Она пребывала не в том расположении духа.

Стелла завела разговор, мягко подводя ее к мысли, что было бы хорошо обратиться к кому-то, кто может помочь пережить этот тяжелый период. Лена ничего не сказала. Мы решили, что она не отказывается. Но когда Стелла предложила проконсультироваться у терапевта, которого знала Мелани, Лена ответила, что она не сумасшедшая, просто у нее упадок духа, и это не повод накачиваться таблетками. Или же все на свете должны регулярно их пить. Мы не могли ее заставить, только окружить вниманием и поддерживать в этой скверной ситуации, надеясь, что настанет момент, когда в ней что-то изменится и она позволит себя лечить.

– Не беспокойтесь, – говорила она, – скоро мне станет лучше. Я устала и должна отдохнуть, а потом все пойдет по-старому. У меня уже случались приступы депрессии, и я выкарабкивалась без всяких врачей.