И вдруг, в один прекрасный день, пробуждение оказалось адским, полное ощущение, что я не сомкнул глаз, меня одолевала непреодолимая сонливость, не давая подняться, превращая в нечто тестообразное и неподвижное, неспособное выбраться из постели до середины дня, как будто меня закатали в паутину. Виной были бесконечные бессонные ночи, поглощенные коктейли или тот белый порошок, который продавала одна из приятельниц Каролины, – он стоил недорого и обладал магической способностью растворять усталость, позволяя гулять до утра.
Его все принимали.
Я не превысил обычной ночной дозы, но теперь чувствовал себя так, словно меня расплющил гигантский утюг. К счастью, застрекотал мой смартфон.
– Алло, Поль? Что случилось?
– Ой, Марк, я так плохо себя чувствую. Грипп, наверное, не могу с кровати встать.
– Ты вызвал врача?
– Подожду еще немного. Мне нужно отдохнуть, отлежаться, завтра все будет нормально.
До этого дня я сомневался, есть ли смысл в моей работе тайным проверяльщиком, полагая, что единственный прок от нее – та худосочная зарплата, которую мне удавалось получить в конце месяца. Я ошибался. Марк заботливо относился к своему персоналу. Не получив моих трех ежедневных отчетов, он позвонил и любезно поверил в мое глупое вранье.
В конце концов мне удалось спустить одну ногу на пол, выглядел я как труп, весь серо-зеленый и морщинистый, меня трясло. Пролежав еще пару часов, я сумел добраться до ванной, принял холодный душ, это меня взбодрило. К концу дня я покинул квартиру Каролины и сказал себе, что, если я не приду в «Беретик», Стелла начнет задавать массу вопросов. И я поплелся в ресторан. Стелла суетилась в баре, я приветственно помахал ей рукой, прежде чем пойти переодеться. Официантки и девочки на кухне в один голос заявили, что я ужасно выгляжу, я отвечал, что это наверняка грипп. Я уселся и начал играть «Mon vieux»[52]. Нарисовалась Стелла и оглядела меня с возмущенным видом:
– Ты полный кретин – явиться сюда с гриппом! Хочешь нас всех здесь перезаразить, да? В любом случае, сегодня вечером Кубок шести наций и ты не нужен.
По дороге домой я услышал характерный шум. Я понял, что это она, еще до того, как увидел. Ее величество двигались на любимом «харлее», крутом чоппере, за ней нарезали две подруги на своих пукалках. Я махнул ей рукой, но она меня не заметила. Они пронеслись мимо и свернули к каналу.
Мы теперь не часто виделись.
На протяжении многих ночей я никуда не выходил. Днем я обеспечивал Марку профсоюзный минимум, вечером играл на пианино и возвращался вместе со Стеллой. А потом Каролина зашла узнать, как у меня дела, она тоже беспокоилась. И мы вернулись на круги своя. Я отказался от чудодейственного порошка ее приятельницы, и здоровая усталость брала свое. Каролина доложила, что Алина спрашивала обо мне, хотела получить мой номер телефона и задавала всякие вопросы. Я вполне мог снова с ней столкнуться, но, по словам Каролины, не стоило заблуждаться, Алину мои фокусы точно никаким боком не привлекут. Мы долго танцевали вместе, Каролина развлекалась тем, что пыталась меня спровоцировать, поглаживала, целовала, а потом вдруг застыла.
– Я знаю, что тебе нужно, – прошептала она.
Она взяла меня за руку и потянула в гущу танцующих, мы продолжали танцевать рядом с декорацией-обманкой, изображающей замок восемнадцатого века. Вдруг она отступила и натолкнулась на молодую женщину. Обе обернулись и казались удивленными – и та и другая. Каролина неожиданно встретила Мелани, давнюю знакомую, с которой сто лет не виделась. Представила меня. Они решили подняться на балкон, чтобы поболтать спокойно, я последовал за ними. Нам подвернулся освобождающийся столик, к которому мы и устремились, я предложил по стаканчику «Блэк Вельвет». Мелани окончила факультет психологии, уехала в Лион, где требовалась временная замена сотруднице, ушедшей в декретный отпуск, это здорово затянулось, теперь она вернулась, чтобы дописать диссертацию, и искала работу. Они были немного похожи – тот же рост, та же повадка «везде своя», только у Мелани была челка, спадающая до скул, и мне было любопытно, как она умудряется не налетать на мебель; когда она надевала шапочку, становились видны ее зеленые глаза.
Очень светлые зеленые глаза.
Иногда она заливалась нервным смехом, хотя было непонятно, что смешного она нашла. Каролина сделала решающий ход, заявив, что я совершенно исключительная пианистка, которая знает наизусть весь репертуар Мишеля Польнареффа.
– Я обожа-а-а-ю Польнареффа! – вскричала Мелани.