О том, что есть в Греции

Лука долго молчит. Пауза болезненно пухнет. Начинает нарывать.

– А ты знаешь, что Эсхил пьянствовал, когда писал трагедии? – с вызовом произносит Афанасий, вполгубы сербая кофе.

– А ты что, Софокл, чтобы его упрекать? – находится Лука, показывая рукой пифии, сколько еще подлить.

Лука и Афанасий выходят на улицу Трех Святителей, густо залитую золотым сиропом солнца. Бредут домой нога за ногу, так что их, не трудясь, обгоняют коты.

– Завтра в одиннадцать в «За здоровье»? – отрывисто спрашивает Афанасий.

– Как обычно! – не глядя на него, быстро соглашается Лука.

Общая религия изрядно облегчает человеку жизнь, даже если это не евангелие, а апокриф.

Мерло в подарок

Декабрьский воздух рыхлый, с нежной прохладцей. Солнце круглое и желтое, будто тыква. Улицы зачем-то обвиты тощими по русским меркам гирляндами. Прекрасные сами по себе предпраздничные дни насильно присыпали ненужными им блестками.

На воротах школы объявление о рождественском вечере: приглашаются все учащиеся в сопровождении мамы, папы или крестного…

На остановке ждут автобуса отец и сын, лет восьми. Мальчик рыдает: дедушка сказал ему, что Деда Мороза не существует. Он верит и не верит. Маленькому человеку не вместить такой большой мысли. Отец его успокаивает:

– Понимаешь, дедушкина деревня далеко. Туда Дед Мороз никогда не приходил… Вот он и думает, что его нет.

Продавец мандаринов на рынке волнуется:

– Что-то вы сегодня опоздали! Я уж думал, не придете! А у меня сегодня для вас медовые!

Манолис густым дьяконским речитативом твердит размеренную ектенью: – Помидоры по евро… Помидоры по евро… Помидоры – даром…

– Кого хоронишь, Мано? – спрашивает, проходя мимо, старушка в платке, заткнутом за оба уха.

– Прибыль, – басит Манолис.

На прилавках скорлупные и бесскорлупные орехи, гладкие каштаны. Белые яйца немалых размеров. На корзинке пояснение: «У наших куриц нет психологических проблем. Бег по травке. Роды в традиционное гнездо».

Торговец медом советует через прилавок:

– Ешь масло и мед! И будешь здоров.

И масло, и нектар здесь едят, а не пьют. Об этом говорил поэт: «Вкушаю нектар и жую со стараньем его».

Лавка деликатесов. В прозрачном тяжелом масле сияют золотые бока скумбрии, рядом морщинистые, мятые оливки, копченые бычачьи ребра, желтые кукурузные крошки-лепешки. В исполинском холодильнике сложен восьмиэтажный штабель из кругов твердого овечьего сыра.

– У вас есть вино? – спрашивает покупательница.

– Есть, – отвечает лавочник.

– Налейте мне, пожалуйста, литр мерло.

Лавочник подходит к бочке, открывает краник. Вино едва наполняет пол бутылки и кончается.

– Давайте тогда каберне.

– Каберне нет.

– Зачем же вы сказали, что у вас есть вино?!

– Правду говорят только те, кто ничего не боится… Таковы преимущественно покойники. А мы все еще живы, да-с… Спрячьте деньги, мадам, сегодня вам мерло в подарок!

Превратности погоды

Человек зависим от погоды. В солнечное время все люди – экстраверты, душа нараспашку, в сырой и туманный день все наоборот. Хочется прилечь и отвернуться от мира к стенке. Но это нечасто людям удается.

Стояла в очереди в нашей районной булочной. Передо мной парень брал все. Купил залежавшийся новогодний пирог василопиту, слоистый пирог с сыром, дрожжевой пирог с сыром и ветчиной, пирог с перцем, квадратную пиццу, ватрушки в юбочках из песочного теста – мелкие, на один укус.

Покупки ему укладывали в огромные пакеты две девушки в четыре руки. Еле успевали. Когда пакеты наполнились, он подошел к холодильникам, увидел там круглые, залитые матовой белой помадкой пирожные-башенки, увенчанные красной точкой на верхушке.

– Что это, что это? – разволновался парень. – Как они называются? – спрашивает у продавщицы.

– Не помню. Анна, как эти пирожные называются?

– Птифуры.

– Точно! Они! Птифуры. Мне их покупал дедушка. Одно время их не делали, это была такая трагедия…

– Почему трагедия?

– Потому что я реже вспоминал дедушку…

Сегодня день был сонный, пасмурный. Именно такой, в который человек не исполин эпохи Ренессанса, а средневековый комочек во Вселенной. Воздух стоял свежий, кисловатый, творожистый. Озябшие рыночные торговцы закутались в шарфы, работали дежурно, без огонька. На прилавках только полезное: карие лакированные каштаны, пухлый миндаль «умеренной сочности», зеленые бархатные брокколи.

Прокопий устал за праздники от вина, постится, держит в руке бумажный стаканчик с кофе.

– Слышь, брат, ты же не любишь кофе? Зачем тебе стакан? – кричит ему Манолис.

– Чтобы не отвыкнуть. А тебе зачем столько денег?

– Чтобы их считать, – пожимает плечами Манолис.

Рыбные лотки скудноваты из-за превратностей погоды. Прокопий рекламирует товар постоянной покупательнице, заядлой, по ее собственному слову, рыбоедке: