О связях как таковых

Высокий страсти флаг за древко смело я несу,

Надежды льдом покрылись, но полны огнём желанья,
В одно и то же время леденею и горю, сияю и дрожу,
И молча небо наполняю криками страданья.

Из сердца я сверкающий огонь из слёз цежу,
И жив и мёртв я, и смеяться и стонать я не устану,
Вода души жива, и я огнём её ещё дышу,
Ведь словно океан вода, а огнь из недр самого Вулкана.

Глава X О том, что тот, кто связывает, не связывает одной и той же цепью множество различных вещей

Нет на свете ничего совершенно прекрасного, что привяжет к себе так же, как нечто приятное, нет ничего благого, что привяжет так, как нечто полезное, как верно и то, что нет ничего великого, которое было бы конечным! Взгляни внимательно хотя бы в сферу прекрасного, как самец обезьяны находит красивой обезьяну, жеребец – кобылу, а богиня Венера не сможет пленить никого кроме людей и полубогов (homine et heroum speciei). То же и с жизненными благами для различных живых существ, Вселенная вся полна ими столь противоположными, ведь для некоторых живых существ скрыты они в волнах глубоких вод, для некоторых же на суше, для иных в горах, а ещё у кого-то – уже на равнинах, кому-то – в низинах, а иным – на возвышенностях{17}.

Глава XI Кто же собственно привязывает

Итак, связывать умеет тот, кто обладает знанием вселенского закона (universi rationem) или же уже сходу знанием природы конкретной вещи, такому привязыванию подлежащей, а также и её расположения, её наклонностей, внешнего вида, особенностей жизни её и сроков.

Глава XII Не существует какой-то одной вещи (particularis), которая бы привязывала всё

То, что будучи лишённым изъянов, прекрасно, благо, велико и истинно, то и привязывает все чувства [души] и разум целиком. Ничего оно не выпускает из рук (nihil perdit), всё в себе содержит, всё к себе влечёт (desiderat), при том, что его многие ищут и вожделеют сами (desideratur et persequitur a pluribus), ведь оно имеет силу множества оков{18}. Потому мы и стремимся владеть множеством искусств, а не каким-то одним, которое скоро наскучит, нет, иногда одним искусством, а в другое время уже иным! И хотя никакая определённая вещь не может быть лишена изъянов, будучи и прекрасной, и благой, и истинной (при том, что не только среди ей подобных, но и среди тех, к которым восходит она нету такой, что сможет привязать, обладая теми же самыми совершенными качествами), тем не менее, стремление к прекрасному, благому и истинному заложено во всех вещах. Все они стремятся быть целиком и без изъяна прекрасными среди себе подобных и себе родственных. Одна красота и одно какое-либо благо есть в одном виде вещей, другое – в другом, в одном на первый план выходит одна из противоречивых черт, в другом же – другая. Так что и не должно требовать совершенной красоты и блага от вещи единичной среди вещей одного вида, разве что уже от вида как такового лишь уже вне времени (per totam aeternitatem), притом как от каждой из них, так и от всех в совокупности. В сфере красоты [красноречиво] свидетельствовал об этом Зевксис, нарисовавший Елену Прекрасную с [помощью] множества кротонских девушек{19}. Ну а даже если бы и существовала девушка прекрасная как в целом, так и во всех мелочах, как бы она могла представлять красоту как таковую, ведь в женщине бесчисленны различные особенности телесной красоты, а в одной этой девушке всё равно найдены могли бы быть лишь некоторые из них? Так что красота заключается, видимо, или в некой гармонии (symmetria), или в чём-то ещё, что, будучи уже невещественным, и различаем мы в самой природе, разнообразна она и достигается различными путями… Так что, подобно жёсткой поверхности какого-то камня, [идеально] к шершавости совсем не всякого иного камня подходящей, сходящейся и сочленяющейся с ней (лишь когда все изгибы и полости их сошлись [как мозаика]), не всякий [прекрасный] вид вещи [крепко-накрепко] застрянет в любой душе. Итак, разные люди оковываются разными вещами, и если есть нечто одно, что привяжет к себе и Платона и Сократа, оно привяжет их к себе в силу различных причин (aliter)! Одни вещи возбуждают огромное множество людей, а другие – лишь немногих, одни – весь мужской пол и всех мужчин, другие же – весь женский и всех женщин.