О смелых и умелых (Избранное)

Салопницы были незаметны, привычны, вездесущи и хотя и не всегда всемогущи, но иной раз за небольшие награды помогали в бедах.

Поскольку Филониха приходилась Павловым родней, хотя и дальней, она за свои благодеяния никакого вознаграждения не требовала и помогала им бесплатно.

Вот и сейчас, важно сидя за столом, дуя на блюдечко с чаем, она пристально рассматривала Андрейку и шепеляво говорила:

- Ежели в казачки, так не на что и казакинчик надеть... Ежели в мальчики при дверях, так совсем не такая физиомордия нужна...

Андрейка смущенно отворачивался, пряча глаза: "Откуда узнала, что с ним в школе произошло?"

Бабушка смотрела в рот Филонихе с такой надеждой, будто от слов, выпавших из него, все решится в лучшую сторону.

- А и то сказать, в кого же ему и быть? Отец мужлан неотесанный. Скуластый, головастый, ручищи - клешни рачьи... То ли дело я вышла за моего, есть на что посмотреть. Личико умильное, с усиками. Не мужчина, а шоколад. Ну и я в долгу не осталась. Что ни деточка ему, то конфеточка. Одно заглядение. Что личиками, что характерами. Утешеньица наши! Подумать только. Лукаша всего годик в подлакеях и походил. А теперь полный лакей. И не простой, а генеральский. Да и Глаша разве простая горничная? Без пяти минут полная компаньенка у баронессы фон Таксис. Никакой черной работы, одни только барынины капризы исполняет.

- Повезло вам, - вздыхает бабушка.

- А почему повезло? Потому что понятие имеем... Богатые не тех любят, кто на них работает, а тех, кто им угождает. Тому и барская похвала и пища с барского стола. Вот мой-то Филонушка теперь любого царского кушанья может отведать, любого царского вина испить. Шутка ли! Лакей в царском поезде. А все потому, что прислуживать умеет... Ну да ладно, устрою вам, постараюсь по-родственному... Кричать ты сильно можешь?

Андрейка даже поперхнулся от неожиданного вопроса. Но бабушка так его ущипнула, что он издал громкий вопль.

- Подойдет! - кивнула Филониха. - Крикуном в балаган Трушечкина пристрою. Он к рождественским гуляньям горластых мальчишек набирает, публику зазывать... Сначала на рождество покричит, потом на масленице, а там, глядишь... Постой, постой, кума... Беловат парень, а то вот еще барышням Сакс-Воротынским мальчишечка при конях требуется - грумом прислуживать. В таких ролях, конечно, нужно быть черным, потому арапская это должность. Ну да в военное время и белый арапчонок сгодится...

Кончилось дело тем, что Андрейка пулей помчался к Глаше разузнать, свободно ли место грума у барышень Сакс-Воротынских.

КЕМ БЫТЬ АНДРЕЙКЕ?

Выбежать к Крымскому мосту, проехать его, прицепившись сзади к трамваю, скатиться на Остоженку и очутиться перед воротами ограды дома фон Таксис было для Андрейки недолгим делом.

Важный привратник с холодно-льдистыми глазами не страшил его: вся дворня любила Глашу, стоило сказать, что ты ее родственник, даже привратник становился приветлив и глаза его оттаивали.

Андрейка увидел Глашу сквозь ажурную железную ограду, окружавшую сад баронессы. Он хотел было уже крикнуть: "Наше вам с кисточкой", как заметил в саду военного. Тот выцеливал ворону, сидевшую на высоком дереве. Прищурившись, стрелок глядел в стеклышко на месте прицельной рамки. Таких винтовок Андрейка еще не видал.

Раздался сухой треск выстрела, и ворона свалилась.

- Ах, зачем вы это?! - испугалась Глаша.

- А затем, что я снайпер, милочка. Сверхметкий стрелок. Моя профессия - убивать. И я должен, чтобы не потерять меткости, стрелять, стрелять, стрелять. В ворон, в людей, в лошадей и одинаково метко. Понимаешь?

Глаша молча слушала, испуганно взмахивая длинными ресницами, словно бабочка крыльями.

Фон Таксис снова вскинул винтовку, прицелился: щелк! трах! - и еще одна ворона свалилась с дерева.

Андрейка восхищенно глядел на офицера.

- Что ты на меня уставился, мальчик? Ты меня узнал? Я поручик Лермонтов со школьной картинки, да?

- Ага! - кивнул Андрейка.

Офицер фон Таксис был курнос, с округлым лицом и усиками над пухлыми губами. Он самодовольно улыбнулся.

- На вот на память, - офицер протянул Андрейке стреляные гильзы. И в тот же миг схватил его ухо пальцами, словно клещами.

- Невежа! Не забывай в другой раз говорить спасибо.

Андрейка чуть не завопил от боли, но сдержался и процедил сквозь зубы:

- Спасибо.

Глаша зарделась, не сказав, однако, что Андрейка ее родня. Что с нее спросишь? Она только что родного брата не признала - младшего, Фильку.

Надо же было так случиться, что после двух миловидных детей третий народился у Филоновых словно в насмешку. Лицо скуластое, нос приплюснут, глаза как плошки, рот до ушей. И кроме всего этого, его голову венчала шапка огненно-рыжих волос, завитых в такие крутые кудри, что железным гребешком не расчешешь.

Если про Лукашку говорили, что его в цветущих лугах нашли, про Глашу сказывали, будто она среди роз в барском саду отыскалась, то про Фильку злословили, что его из крапивы вытащили.