О мифах и магии (ЛП)

Северус Снейп не делил ни с кем комнату с тех пор как… в общем, давно. А уж с женщиной… боже милостивый, так давно, что его можно было снова считать девственником.

Конечно, тут другое дело. Совсем другое. Он попытался поступить как джентльмен — насколько это вообще возможно в его случае — и предложил снять для себя отдельный номер, но Гермиона только смерила его недоверчивым взглядом, подняла бровь и шепнула: «Вы можете себе это позволить?»

Его молчание было исчерпывающим ответом.

— Мы оба взрослые люди, — сказала Гермиона. (И обязательно так ухмыляться?) — Если вы обещаете оставаться в своей кровати, — продолжила она, — я обещаю оставаться в своей.

И вот он уже запихивает свои вещи под одноместную кровать в унылом пансионате чуть ли не в самом Уэльсе, в компании девушки на двадцать лет моложе его. И девушка эта не умолкает ни на минуту.

И голова болит.

Гермиона повернулась к нему. Она складывала и убирала свои вещи в шкаф, будто готовясь к долгой зиме.

— Я тут подумала… — начала она. Ну конечно. Вечно она о чем-нибудь думает. — … нам стоит выйти завтра утром в город, оглядеться немного. Туристические места, библиотеки…

Снейп уже включил телевизор, а Гермиона всё говорила и говорила. То ли не замечала работающего телевизора, то ли просто ждала, чтобы Снейп сам осознал свою оплошность. Тридцать секунд, три шага — и телевизор онемел. Гермиона уцепилась большими пальцами за передние карманы своих брюк, но поза ее была слишком небрежной — непохоже, чтобы она сердилась.

— В чем дело? — спросила она.

Снейп заторможенно моргнул, и Гермиона закатила глаза.

— Ну что?

— Слишком много всего сразу, — ответил Снейп, пытаясь найти кнопку выключения звука на пульте — все надписи стерлись, осталась только «запись». — У меня сейчас мозг из ушей полезет. Мне нужно отдохнуть.

— Вам, профессор? — Ох, прекратила бы она так его величать — с тех пор, как это слово впервые выскользнуло у Гермионы, оно всякий раз будто жалило: и тогда, когда Снейпова сумка застряла в двери увозящего их из Коукворта поезда, и когда он попытался заплатить за проезд в автобусе пятидесятифунтовой купюрой. Видимо, рядом с ней Снейп был неуклюж и нелеп. Чёрный клоун. А его обычный оскал только поднимал градус комизма.

— Почему бы вам не почитать? — предложил он. — Я сделаю потише.

Гермиона не стала возражать. Она просто стояла перед ним: руки медленно соскальзывали с карманов, и так же потихоньку опадал напускной гнев. Лишь когда Снейп красноречиво вытянул шею, чтобы лучше видеть вечерний выпуск новостей, Гермиона со вздохом протопала обратно к своей кровати, шмякнулась на неё так, что завизжали пружины, и повернулась к соседу спиной. Только треск корешка раскрытой книги означал, что она начала читать.

Снейп не помнил, как выключил телевизор, как погасил лампу, но через несколько, как ему показалось, минут, стоило только сомкнуть глаза, стало светлее, и серые лучи пасмурного утра бочком пробрались в комнату сквозь тонкие занавески. Пластмассовый будильник на прикроватной тумбочке выжигающими зрачки цифрами показывал без двадцать восьми минут восемь утра. Снизу доносилось громыхание сковородок и кастрюль, шипение — готовился обещанный им плотный английский завтрак. Однако разбудило Снейпа нечто иное.

С соседней кровати раздавалось хныканье. Гермиона по-прежнему лежала спиной к нему, но укрылась одеялом, по подушке змеилась толстая коса.

Снейп лежал неподвижно, затаив дыхание, и смотрел на изгиб её плеча, линию её шеи, подбородок, ожидая, чтобы девушка пошевелилась.

Она снова захныкала. Дёрнулась. Прозвучало невнятное, сдавленное «нееет».

— Гермиона? — прошептал Снейп.

— Нет, — тихо пробормотала она, и её плечо дернулось снова.

Осторожно, тихонько Снейп соскользнул со своей кровати (когда он успел забраться под одеяло? Или это она его укрыла?) и присел на корточки рядом с кроватью Гермионы.

Он видел только её очертания: неукротимые волосы, высокие скулы, длинная шея, громоздкое одеяло, сбившееся вокруг талии. Глаза Снейпа медленно привыкали к свету, и вот он уже различал мелочи: разинутый рот, крупные передние зубы, впившиеся в нижнюю губу, лихорадочно дёргающиеся веки под тревожно сдвинутыми широкими бровями.

— Рон, — сказала она, раскрыв рот ещё шире и подтянув одеяло выше, к шее.

— Что?

— Рон, — повторила Гермиона, и вдруг её глаза распахнулись. Она отпрянула назад на узкой кровати, и Снейп, зеркаля её движение, с размаху впечатался затылком в стену. — Что вы делаете? — воскликнула она. Снейп, морщась, схватился за голову.

— Вы говорили во сне, — объяснил он, осторожно поднимаясь на ноги. Просиди он на корточках чуть дольше, сдали бы колени. Снейп ещё раз легонько потёр свой череп. Боль стихала. А волосы-то липкие. В душ бы.

— Неправда, — не поверила она. Гермиона села на кровати, осоловело глядя на будильник. — И что я говорила?

Снейп насупился.

— Что? — настаивала она.

— Вы сказали: «Рон», — ответил Снейп.

— Рон, — эхом откликнулась Гермиона, тараща глаза.

— Ещё вы стонали, — добавил Снейп и смутился. В голове запульсировало. — И повторяли: «Нет».