– Каин.
– Сколько лет тебе отроду?
– Этого, я точно не знаю
– Знаешь, за что тебя привели сюда?
– Я всего лишь хотел, чтобы они стали добрее, так как знаю, что сейчас они злы, но могут смягчиться. Они подобно животным бояться и от того их зло. Может это и не зло вовсе, они хотят защититься, и мне жаль их. – Каин говорил сухо, будто и не стараясь убедить своей речью. Его тело дрожало от боли, и усталости, голова едва не падала на грудь.
– Этого не было сказано, но я учту слова твои. Пожалел бы ты лучше себя. Ты говорил о боге или о ком то еще? – спросил Прокуратор.
– О боге. – ответил Каин.
– О каком боге ты говорил им?
– Бог один, о нем и говорил я.
– И что же ты говорил о нем?
– Говорил то, что мне известно.
– и что тебе известно? – неряшливо продолжал допрос прокуратор.
– Правда. Правда в том, что ты судишь сейчас самого себя. Воевать ты будешь с самим собой, и воевал уже, в Реции помнишь? Ты совсем один в этом городе и кругом нет ни кого, кто бы помог тебе. Они кричат и их не видно, когда я кричал у того храма меня тоже было не видно, но сейчас я с тобой.
–Ты сумасшедший или пророк, я этого не знаю. Но тебе не место здесь, – в глазах Маркуса появилось не столько удивление, сколько страх.
– Это как раз мое место и идти мне не куда.
– Я дал тебе слово? Я могу решить этот вопрос и иначе, повешу где-нибудь там, за воротами и не будешь занимать ты места вовсе.
– Что же мешает тебе?
– Что ж, ты сам выбрал себе участь, – нетерпеливо ответил прокуратор.
– Это совесть, она держала тебя. Видишь же ты теперь, как мало ей было нужно. Ты считаешь теперь ее свободной. Но ты узнаешь, когда она обманула тебя, не ты ее, а она. Без бога и совесть твоя ни что, да и бога без совести не будет, ты пройдешь мимо него, не узнаешь.
– И он придет? Придет власть и некому править тобой станет, во что превратишься ты, куда побежишь от нее? Нынче одна власть над тобою, власть Кесаря и не тебе судить о том.
– Ты и не представляешь себе, насколько мала его власть надо мной, над тобой и всеми. Власть тяжкое бремя и она ломает хребты палачам. Палач как утес что сбрасывает камни в воду, однажды он и сам окажется в воде, по куску отрывая от себя, по каждому камню.
– Не знаю, кто вложил тебе все это в твое темя, но ты глуп. Ты сам подписал себе приговор. Я не хотел спасать тебя, но попытка моя была. Ни что не спасет тебя, и мне не станет жаль. Не станет.
К прокуратору подошел человек и шепнул ему на ухо, тот обернулся, опустил на секунду взгляд и поднялся.
– Приветствую тебя всадник – сказал некто в длинном пурпурном плаще.
– Avere, – приветствовал Максус.
– Ты олицетворяешь здесь римскую власть прокуратор, и я не стану мешать тебе, я здесь по другому делу. Но прежде я бы хотел осмотреть провинцию.
– Я с удовольствием приму тебя патриций.
– Я бы не стал отвлекать тебя от дела, но я услышал, что оно касается не только этой провинции. Дело государственное.
– Я не хотел бы беспокоить тебя Авитус.
– Мальчишку казнят?
– Да он будет казнен.
– Он сумасшедший, признай это.
– Это не отменяет тяжести свершенного им преступления, – сказал прокуратор и направился к креслу. Из тени вышел и тот, кого прокуратор звал Авитусом, взгляд Каина резко кинулся на него. Человеком в плаще был Ник.
– Скажи мне, ты действительно сошел с ума? – спросил Ник Каина.
– Я бы хотел, чтоб так оно и было, – на лице Каина показалась улыбка.
–Могу я наедине поговорить с этим юношей? – спросил Ник прокуратора.
– Если в этом есть необходимость, я оставлю вас, – ответил Максус. В ответ Ник поклонился и в то же время кивнул прокуратору.
Сквозь битые стены
Библейских мощей
Летят перемены
Неизменных вещей
Срываются в крике
Стонут так больно
В ангельском лике
Будет довольно
Довольно печали
Довольно страстей
Увидят скрижали
Пепел частей
– Ты не сумасшедший, и не желай этого, – Ник присел рядом на одно колено и развязал руки Каина.
– Прости, но так наверно было лучше, – глядя на свои руки, ответил Каин.
– Скажи мне только зачем? Чего ты хотел?
– Я хотел верить.
– Ты ведь и так знаешь, и знаешь на верно.
– А разве ты бы не хотел? Надежда, возможно, самый отвратный дар человечества, способный предать и ограбить каждого из нас, она жестока, но пока она есть, мы верим ей так свято, так искренне, как ни какому другому богу. Ее развязка порой и убийственна, но пока она не настала, она большая дорога длинною в целую жизнь, она цель, к которой ты готов карабкаться хоть на культях. Главное не цель, а движение, и это движение и есть жизнь. Расскажи человеку идею, и она будет его дорогой, расскажи истину и он уткнется в стену. Вот почему я злюсь на тебя, я не хочу знать, что будет.
– И ты веришь в него, что он придет. Так одна истина будет теснить другую.
– И не будет уже известна никакая правда, – перебил Ника Каин.
– Это может стать ужасным. Люди станут убивать, отстаивая свою правду. Другие и вовсе станут свободны те, что не примкнули к одному из. Их-то мне жаль более всего. Их на части рвать будут, слабых людей коим однажды дали свободу.
– Правда твоя не даст этой свободы и на секунду, она отнимет у них все.