o f2ea2a4db566d77d

человеку, а именно к животному. Потому что рождается животным. Так верил Серебряков –

ребёнок приходит не из утробы матери, как следствие всем известного биологического

процесса, а из некоего нематериального, растворённого во всём, животного мира, где утроба

матери суть врата между растворённым, абсолютным животным миром и нашим, имеющим

чёткие формы, человеческим миром. Обретя форму человека, ребёнок ещё некоторое время

остаётся животным. И именно поэтому новый мир ему легче познавать через растительно-

животную символику – это он уже знает.

Постепенно адаптируясь к новому миру, он научится замещать животную символику

человеческой (иной материальной символикой), и следом пробудится его интерес к

человеческим процессам. Серебряков верил, что в далёкие, возможно дохристианские,

времена это было всеобщим знанием, но со временем оно истёрлось, хотя осталась сама

традиция знакомства «нового человека» с миром, в который он пришёл, его «вербовки»,

через растительно-животную символику.

Порой азбука даже призывает ребёнка к скорейшему отказу от его животной природы, из

которой он недавно вышел, в пользу человеческих форм. В этом отношении очень

характерной Серебрякову показалась азбука в стихах и картинках Маршака «Автобус номер

двадцать шесть», где на каждую букву перечисляются исключительно животные (полу

очеловеченные), но завершается стихотворный текст при этом моралью следующего

содержания: «Когда в автобусе мы едем / Или в вагоне под землёй, / Не будь ежом, не будь

медведем, / Не будь удавом и свиньёй». Следуя за мыслью Серебрякова, Илья увидел в этом

тексте даже призыв к отречению от животного-тотема (от самой плоти его),

покровительствовавшего дематериализованной сущности «нового человека» ещё до

рождения, то есть до выхода из абсолютного животного мира.

Азбуки же, не имеющие отсылок к «живности» – редкое исключение, и они, скорее,

нацелены на развитие в детях старшего возраста различных человеческих качеств от

социальной адекватности до умственных и артистических способностей, что, в свою очередь,

видимо, зависело от родительских чаяний или даже от государственных задач. Но

Серебряков на этом не останавливался и утверждал, что трансформация пост-животной

сущности в человеческую происходит по своим законам и часто вопреки надеждам

родителей. Так, «новый человек» может лишь обрести форму человека по материальным

законам человеческого мира, но по сути своей остаться «одной ногой» в животном мире.

Более того, отголоски покинутого животного мира могут слышаться в сознании и нутре

абсолютно каждого человека на протяжении всей его жизни. Серебряков не использовал в

записях на эту тему понятия оборотничества, но, как показалось Илье и особенно в свете его

недавнего разговора с Викой, максимально здесь к нему приблизился.

Упоминание этого термина Илья обнаружил в другой тетради Серебрякова применительно

к рассуждению, кратко суммирующем мысли ветерана о языке как таковом. Он снова

касается момента перехода человека из одного мира в другой, на этот раз уточняя, что

материальной оболочкой в новом мире пост-животной сущности служит ничто иное, как

словесный, смыслонаполненный язык. Язык буквально и является материй в человеческом

мире, и, выходя из утробы, «новый человек» облекается в плотную текстуальную сетку,

служащую ему материальными оболочками, от кожи до костной структуры. По мысли

Серебрякова, человек как материальное явление – это необычайно плотный языковой

сгусток (то же можно сказать и о любом материальном объекте человеческой реальности).

99

Тем временем, покинутый им растительно-животный мир состоит из « оборотного» языка,

который Серебряков называет то «антиречью», то (два раз) «черновиной». Порой

«Антиречь» прорывается из дематериального мира в мир людей – видимо, всё через ту же

материнскую утробу. В сущности, писал Серебряков, первый крик ребёнка – это ещё

отголосок «антиречи» (и крик Маши, уронившей мячик, подумалось Илье). То же и все

детские гуканья, вообще любая неразборчивая или изуродованная речь, в частности бред

сумасшедших, пьяных, нечленораздельные звуки во время половых соитий, всевозможные

жаргонизмы, намеренное искривление человеческого языка и мат. Всё это «черновина», суть

и наполнение растительно-животного мира, прорвавшаяся по какой-то причине и с

неизвестными целями в мир людей.

Серебряков проводил параллель с древнекитайским мифом, согласно которому у

потусторонних сущностей ноги повёрнуты наоборот, а языки растут в обратном

направлении, что и становится причиной неразборчивой «антиречи», и ещё упоминал