- Мы ошиблись. Вся новейшая эпоха строится на заблуждении. Мы почему-то
посчитали, что нужно высказывать личное мнение, каждому - собственное. И наконец
довели это до абсурда, до невыносимой, апокалипсической полифонии. Многоголосия,
высосавшего смысл из самой возможности диалога и высказывания. Пока это работало
только на разъединение людей. А между тем, собственное мнение не обязательно не то что
высказывать, а даже просто иметь… И слишком рано мы начали говорить о Боге. Не познав
сперва всех возможностей языка, какой в этом смысл? Мне иногда кажется, что любовь
человека к животным без любви человека к человеку – это сомнительное нечто. Невозможно
по-настоящему полюбить Бога, если ты сначала не полюбишь и не примешь других людей.
Так же как нельзя полюбить и принять других людей, если ты сначала не примешь и не
полюбишь самого себя. Это всё звенья одной цепи. А получается чаще, что вера в Бога – это
уход от людей и мира, неспособность их принять, даже страх перед своей жизнью. Гораздо
легче сразу поверить в Бога, чем полюбить людей… И эти четверо. Как всё-таки странно, что
умные, духовно богатые, сильные, честные, справедливые люди, именно те, которые могли
бы как-то повлиять на ход вещей в мире, чаще всего сами оказываются настолько
болезненными и беспомощными, что не способны позаботиться и о собственной жизни, чего
уж говорить о судьбах других.
Габи приняла душ и легла в постель. Читала книгу в свете прикроватной лампы.
Попыталась уснуть. У неё не получилось. Тогда она взяла сигареты и, забравшись на
широкий подоконник, стала курить в открытое окно. Как и прежде, отсюда виднелось только
чёрное пространство леса, разбавленное в одной точке светом уличного фонаря. Бело-
зелёное пятно еле заметно шевелилось на ветру. Габи уже гуляла в лесу на территории дома
отдыха, но этот фонарь на пути ей никогда не встречался.
Девушка сбросила с себя пижамную рубашку, натянула обычную одежду для прогулок и,
заперев номер, отправилась на улицу. Обогнула здание дома отдыха, определила по
единственному светящемуся окну, где расположен её номер, и, поравнявшись с ним,
зашагала в сторону леса. Отсюда Габи пока не видела света фонаря. Она миновала детскую
158
площадку, нашла в темноте проход через кусты и углубилась в лес. Из-за темноты Габи шла
медленно и осторожно. Пару раз она оглядывалась, чтобы по свету в окнах своего номера
корректировать своё движение. Фонарь находился впереди, немного справа. Вскоре уже он
замелькал сквозь густую листву, и Габи пошла быстрее.
Она вышла не небольшую освещённую полянку, с одного края которой и торчал фонарь –
парковый, изящный, судя по облупившейся на металле краске, старый. Вокруг него роилась
мошкара. Поляна пустовала: не было здесь ни скамейки, ни урны, ни детских качелей. Габи
осмотрела её со всех сторон. Нашла тропинку, которая вела с поляны дальше в лес. Вторая
тропинка уходила в противоположную сторону. По дорожкам, как казалось девушке, гуляли
редко. Сама поляна густо заросла травой.
Когда-то, возможно, фонарь приносил больше пользы. Или до сих пор служил людям, хотя
Габи не могла понять каким образом – вряд ли кто-то гулял здесь по ночам. Не смогла
определить она, и к какой территории относился фонарь – зажигали ли его со стороны дома
отдыха, или установили здесь для туристов, посещавших Заячье озеро, которое тоже
находилось неподалёку. Может быть, эта дорожка соединяла территорию дома отдыха с
каким-то объектом в лесу или на берегу. Габи не знала.
- Для кого горят фонари, когда вокруг нет людей? – спрашивала она себя. - Для чего?
Может быть, ночами, когда Габи спала у себя в номере, сюда, на маленькую полянку, кто-
то приходил. И что они здесь делали? Габи представила себе человека, который стоит в
круге света посреди леса и не двигается. Почему-то она видела его только со спины, тёмный
силуэт. Или двое. Под фонарём они что-то обсуждали, специально назначив встречу в месте,
где никто другой их не увидит и не услышит. Со стороны дома отдыха невозможно
разглядеть, что происходит ночами в свете лесного фонаря. Нельзя было даже определить,
пустует поляна или нет.
Девушка решила, что фонарь светит для самой пустоты.
Или для чего-то, что иногда сюда заползает.
Грузно, медленно, всей тушей выдвигаясь из леса.
Тогда Габи отступила в темноту и стала наблюдать за поляной со стороны, из укрытия.
В свой номер она вернулась только на рассвете.
Прошло два дня.
Егоровна сняла блокаду, хотя, будь на то её воля, продержала бы внуков под замком до
самого их совершеннолетия. Все её банки с соленьями, вареньем зазвучали иначе – не гулко
трёхлитрово, а торжественно, все мешки с вяленым, крупами, сахаром и овощами запахли
особо – не прогоркло-сыро, а победой. Уже не отмахнёшься от заверений хозяйки, что вся её