o 98f6fe69ff972b4b

узнавая вкус разбавленного уксуса, а открыв глаза, увидел склонившуюся над ним

Антонию, рядом с которой стояли Пётр и один из вольноотпущенников,

сопровождавших семью из Иерусалима в Пеллу. Обмывая его раны и вновь

перевязывая их, они и привели его в сознание причинённой болью. Марк попросил

пить, Антония поднесла кубок к губам Марка, придерживая рукой его голову, а он,

почувствовав вкус уксуса, отстранился и взглянул на Петра. Тот вышел, вернувшись

вскоре с кувшином вина, которым сикарий и утолил жажду, сняв вместе с тем

несколько и боль в раненом теле. Узнав, что Михаил и Никанор в доме и что о них

позаботились, он закрыл глаза, чувствуя, как подступающая вялость и тошнота снова

туманят сознание, отдаляя от тихого плача прижавшейся к нему Антонии.

Неизвестно, сколько времени Марк находился без сознания, но, очнувшись, не

терял связь событий и из слов родных понял, что их привезли в Пеллу товарищи по

делегации, прикрываемые ими в ущелье. Проскакав некоторое время по дороге назад,

они укрылись в распадке меж гор и позднее, не обнаружив погони, осторожно

вернулись обратно. Увидев на месте боя десяток трупов и несколько умирающих и не

найдя своих товарищей, поняли, что могут не опасаться засады, и спешно направились

в Пеллу. На дороге, за рекой, они догнали сикариев; из них лишь Михаил был в

сознании, а Марк, казалось, в любой момент мог упасть на дорогу; после нескольких

попыток изменить его положение на лошади от этой затеи отказались и лишь

подстраховывали его до самого дома. Отдав сикариев заботам родных Марка,

несколько отдохнув и запасшись провизией, делегаты в тот же день отправились в путь,

не решившись задержаться дольше, как планировалось ранее.

Ранения были серьёзнее, чем мог предполагать Марк. Приходя в сознание, он

постоянно видел около себя кого- нибудь из близких — то Антонию или Елену, то

Петра или Тиграна — и знал, что за Михаилом и Никанором ухаживают так же

заботливо. Шли дни, здоровье постепенно крепло: он уже не терял сознание, около

него уже не дежурили круглые сутки родные и близкие, всё чаще навещали внуки, а

вскоре и Михаил, уже вставший с постели и достаточно окрепший. Никанор, хотя и

слабый ещё из-за серьёзного ранения, всё же был близок к выздоровлению. Они уже

знали, что Иерусалим находится в осаде, что начало боевых действий не избавило

осаждённых от внутренних раздоров, а городу грозит голод.

Прошёл еврейский праздник опресноков, окрепшие Михаил и Никанор всё чаще

заводили разговор о возвращении в Иерусалим или, в крайнем случае, в Мосаду; а

раздраженный своей беспомощностью Марк, превозмогая себя, несмотря на

головокружение и приливы слабости, начал подниматься с постели, пытаясь

физической активностью помочь выздоровлению. Раны на бедре и плече уже почти

зажили, поджила рана и на лопатке; попытка же объяснить собственную слабость

приближающейся старостью явно себя не оправдывала, поэтому можно было

подозревать, что болезнь затянулась не зря. Однажды, ударившись левым плечом, он

упал, потеряв сознание. Снова потянулись дни беспамятства и временного

10 8

просветления, снова дежурили у его постели родные, а также боевые товарищи. В

момент прояснения сознания Марк понял что только решительные меры могут вывести

его из состояния затянувшейся болезни, и в один из таких моментов он попросил

Михаила вскрыть воспалившееся место ранения. Тот, без лишних уговоров приготовив

всё, что было нужно, удобнее уложил больного, обмыл его спину крепким уксусом и

резко сделал надрез на лопатке по месту ранения. Ослабевший же Марк потерял

сознание от боли, а Михаил, со всей тщательностью осмотрев надрез и обнаружив на

кости след ранения и воспаливший ткани осколок, удалил его вместе с нагноением,

обработал рану и скрепил разрез скобками из серебряной проволоки, взятой им из

украшений Елены. Помогавшие ему Пётр и Никанор забинтовали сикария и уложили в

удобной для него позе. Состояние Марка после операции улучшилось, но

выздоровление всё же не наступало: он не терял сознания, но исхудавший и слабый,

мучимый головокружением и тошнотой, беспомощно распростёртый на своём ложе,

иногда сравнивал себя с Иовом на гноище.

С горечью проводил он окрепших Михаила и Никанора, покинувших Пеллу в

надежде пробраться в осаждённый Иерусалим, вести из которого были тревожными,

несмотря на то что осаждавшие не добились каких-либо успехов. Вместе с тем и

осаждённые не могли ими похвалиться: резкие неорганизованные вылазки защитников,

приносившие иллюзорный успех, не могли поддержать даже остаток надежды

несчастного населения города, где уже свирепствовал голод. Сведения, приходившие с