o 98f6fe69ff972b4b

окружения; и хотя биться приходилось одновременно против двоих, а не одного

противника, они могли рассчитывать на успех при своей тренированности и

стремительности ведения боя.

Превозмогая боль, Марк удручённо думал, что потерял былую живость из-за

ранения; но половина легионеров всё же была выведена из строя. Однако и ярость атак

не ослабевала, а сражавшиеся зилоты не могли позволить себе отступление, сохраняя

темп боя, которому вдобавок мешали тела убитых и конвульсии изувеченных воинов,

пытавшихся вправить обратно выпавшие внутренности из распоротых животов,

глазные яблоки из рассечённых глазниц или ползком волочащих свои неподвижные

конечности.

Бой длился недолго — сикарии не могли позволить себе длительный бой из-за

невозможности сохранить силы при таком его темпе, — но легионеров оставалось ещё

шестеро, когда пал Никанор; Марк с другом уже не могли удерживать фронт,

вынужденные защищать его, ещё живого, поэтому они, окружённые врагом, встали над

телом товарища спиной друг к другу. Положение их явно осложнилось, они начали

уставать, кроме того, у Марка невыносимой болью отдавало в плече при каждом

движении левой рукой; одежда же прилипала к спине, пропитанная загустевшей

кровью, стесняя движения, бередя рану. Больше всего он боялся быть раненным

вторично: из-за большой потери крови можно было потерять сознание. Утешала только

мысль, что в случае их гибели римляне не решатся преследовать делегацию. Отражая

атаки с правой стороны, сикарий сделал вид, что не замечает противника слева, и нанёс

удар прежде, чем тот сделал свой, но в этот момент и сам был ранен в бедро третьим

легионером. Выругавшись с досады, он метнулся в его сторону, отбросив щит, и

поразил того, вдруг скорчившегося и закрутившегося на каменистом склоне, а Марк,

поднимая выроненный легионером меч, получил ещё один удар по левому плечу. Не

почувствовав сгоряча новой боли, он обернулся и, увидев, что римлянин готов ударить

его вторично, отразил удар, но и сам выронил поднятый меч из левой руки, повисшей

вдруг бессильно вдоль тела. Михаил, стоя на колене, отбивал удары другого

римлянина, Марк же, встав рядом с другом, охладил пыл нападавшего; ранивший

сикария легионер был в явном замешательстве и тотчас поплатился за это, но и

поразивший его сам рухнул на колени от боли в бедре. Справившись с болью, Марк

поднялся на ноги, готовый к бою, но увидел лишь убегавшего за поворот легионера да

окровавленного Михаила, склонившегося над Никанором и пытавшегося привести того

в чувство.

Разорвав кое-что из своей одежды, они перевязали раны друг другу и Никанору, так

и не пришедшему в сознание, а затем, поймав лошадей, с трудом втащили его на одну

из них, привязав к седлу, взобрались на коней сами и направились к Иордану, минуя

поле боя, трупы и тела живых, но искалеченных легионеров, покорно жавшихся к

скалам ущелья. Теперь можно было не опасаться погони — они будут уже в Пелле,

когда известие о случившемся достигнет Скифополя, а расквартированный там

гарнизон вряд ли в состоянии выделить ещё один такой же отряд.

Был полдень, когда они подъехали к Иордану. Находясь в полузабытьи от большой

потери крови, Марк временами терял сознание, рискуя упасть с коня; в подобном

состоянии находился и Михаил, за которым следовал конь с Никанором, привязанным

к седлу, неподвижным и безмолвным. Очнувшись от брызг и фырканья, сикарий

увидел, что их лошади жадно пьют из реки. Ему самому невыносимо хотелось пить,

окунуться в освежающую струю, однако об этом нечего было и думать: самостоятельно

он не смог бы опять взобраться на лошадь, а рассчитывать на помощь не приходилось.

Понукая коня в глубину, склоняясь ему на шею, прижимаясь к ней грудью, он

дотянулся до воды и, зачерпывая её ладонью, лихорадочно стал пить, а с трудом

10 8

напившись, умылся кое-как и выбрался на противоположный берег, где остановился,

ожидая Михаила, пытавшегося привести в чувство Никанора и напоить его. Очевидно,

тот всё же бессознательно пил из ладоней друга, потому что было видно, как Михаил

подносил и подносил воду к его лицу. Наконец они переправились через реку,

продолжая путь в сторону плоскогорья, где дорога пошла на подъём и ехать стало

труднее; снова мучила жажда, снова мутилось сознание и темнело в глазах, а

промокшие насквозь повязки сочились кровью, и не было возможности их заменить.

Чувствуя, что может окончательно потерять сознание, сикарий склонился на шею коня,

вцепившись здоровой рукой в его гриву, и тем словно выпустил тело из-под своего

контроля, провалившись в небытиё.

Очнулся он от резкой боли и почувствовал, что кто-то умывает его; облизал губы,