o 98f6fe69ff972b4b

Через два дня после их приезда в деревню неожиданно на такси прибыла и Вера,

повергшая своим приездом в смятение Виктора, уже намеревавшегося поехать в Иль- инск.

Видя его смущение, вызванное её неожиданным приездом, она полушутливо сказала:

— Ты думал, я оставлю тебя на твой произвол? Фигуш- ки! Никуда ты теперь от меня

не денешься!

— Да ладно тебе!.. Я просто не ожидал, что ты приедешь.

— А я и рассчитывала на это. Вот и хорошо, что успела вовремя.

— Перестань!

— Ладно, ладно. Где дети?

— Да где ж им быть?! На речке, конечно.

— Ну что ж, пойдём, хочу поглядеть на них.

Он перенёс её большую дорожную сумку в сени и вернулся обратно.

— Ты не хочешь увидеться с Лидой и матерью?

— Потом. Мне сейчас нужен ты и дети.

Они направились в сторону спуска к реке по переулку, широкому и усаженному с

древних времён тополями и черёмухами; но перед склоном к речке, перед зарослями

молодых черёмух, она неожиданно потянула его в сторону от тропинки по высокой

некошеной траве, брызжущей густой пыльцой, колыхающейся жёлтым облаком после их

прохода, и, обняв его, потянула за собой, падая на спину. Потом она сказала спокойно,

глядя в небо:

— Господи! Я столько мечтала о таком, что сейчас случилось: я здесь — дома, ты — со

мной, дети — рядом.

— Ты что? — спросил он участливо, видя наливающиеся слезами её глаза.

— Успокойся... Всё хорошо. Мне очень хорошо сейчас! И дети рядом, — повременив,

повторила она, слыша крики и визг с берега реки.

Через какое-то время попросила уверенно:

— Поцелуй меня! Я хочу быть сегодня совсем счастливой.

Позднее, встав, она взяла его за руку, и они почти бегом спустились по крутому склону

к берегу речки, поросшему старыми ивами, среди которых оставался прогал, где был

причал местных рыбаков с их плоскодонками, с которых ныряли в воду деревенские

ребятишки. Прошлогодний его мостик для забора воды, использованный ими как

купальный, был унесён со льдом в половодье, а новый никому сейчас не был нужен:

водопровод и скважину в этом году восстановили на средства какого-то спонсора, чьи

родные жили здесь. Ещё на берегу, выпустив его руку из своей руки, она начала

2бЗ

раздеваться, скидывая сначала кофточку, потом юбку, и, оставшись в купальнике, с разбегу

бросилась в речку под крики и визг детей. Раздеваясь не спеша, Виктор наблюдал за

происходящим в реке, за тем, как соскучившиеся по матери дети и радостные племянники

облепили жену, и уже почти без сожаления думал о своей несостоявшейся встрече с Инной.

Мать встретила сноху так же радушно, как всегда ранее, сразу узнав её вопреки

сомнениям Виктора, а довольная приездом невестки Лида решила к вечеру истопить баню,

мотивируя это тем, что всем надо помыться, в первую очередь матери и Вере — с дороги.

После обеда мать с Верой сидели на скамье под окошком избы, о чём-то беседуя, а Виктор

с детьми носили воду в баню с колонки, расположенной поблизости. В «первый пар», как

говорили в деревне, мылись молодые и те, кто выносливее, поэтому Лида с матерью пошли

мыться в последнюю очередь. Мылись они достаточно долго, и Виктор даже растерялся

потом, когда Лида позвала его, чтобы он отнёс домой мать, сильно ослабевшую даже при

той щадящей температуре, что сохранилась в бане. Неся на руках её лёгкое иссохшее тело,

он вынуяеден был невольно отводить глаза, ему было отчего- то не по себе от её

внимательного взгляда, словно она не воспринимала его собственным сыном, и это

впечатление оставляло тяжёлый осадок в душе. А вечером, когда они сидели с Верой на той

же скамье под окошком, жена сказала, что мать, показывая на него, когда он носил воду,

говорила ей: «Вот мой муж». Тогда он понял, что его прежнее впечатление не было

обманчиво.

Задумчиво он сказал:

— Да, совсем мать плоха стала. И Лиде с ней трудно. Хорошо ещё, что дети ей немного

помогают, — имея в виду детей Алексея.

— А моя бабка умерла тихо, словно заснула, — вспоминала Вера.

Марфа Ивановна, бабушка Веры, была своеобразной деревенской русской женщиной,

про которую нельзя было сказать, что она красавица, а пристальным взглядом даже можно

было усмотреть в её образе отталкивающие черты. К старости на её верхней губе уже были

заметны усы, лицо становилось всё более одутловатым, а кожа — белесой и рыхлой на вид.

Но несмотря на все свои физические недостатки, она считала себя счастливой женщиной,

вырастившей пять дочерей и одного сына, и умерла в конце концов в одиночестве через

пять лет после похорон мужа. Все её дети разъехались — кто в город, кто на центральную

колхозную усадьбу, а она никак не хотела уезжать из своей умирающей деревни, где уже

мало кто жил, хотя до воды было далеко, к тому же летом в речке она не была чистой из-за

коровьих выгонов, расположенных на её берегах, и приходилось носить её вёдрами из