o 8b191ad8675a2039

- Заходи, - донесся до нее голос брата.

Марья накинула на сорочку домашний сарафан и, как была, босиком, проскользнула в

горницы Степана.

- Матвею передашь? – спросила она, протягивая грамотцу брату.

- А что ж мне делать остается? – угрюмо спросил Степан. «Передам, шут с вами».

Марья присела на кресло напротив брата.

- И что ты, Степа, Матюшу невзлюбил, не пойму. Он нам и так сродственник, а теперь еще и

зятем тебе будет приходиться – смени гнев на милость-то».

- Да не пойму я, Марья, что ты в нем нашла. Плюгавый какой-то, щелчком его перешибить

можно, сейчас хоть волоса свои подстриг и перстни кой-какие снял, а то совсем бы как девка

был, - скривился Степан.

- Вот когда сам полюбишь, - гордо ответила ему сестра, - и поймешь, что не главное все это!

Пришлась бы тебе какая девица по душе, Степа, может, ты бы и добрее стал. А то шипишь

на всех, аки змий.

Вот у Василисы Аксаковой дочка Настасья, пятнадцать годов только сравнялось, чем не

невеста тебе? Опять же, боярыня Василиса при царице, и муж ее покойный в милости у царя

Ивана Васильевича был.

- Да видел я эту Настасью Аксакову, - зевнул Степан. «Как есть полено поленом, только и

разницы, что веснушки по всему лицу».

- Переборчивый ты, Степа, как я посмотрю, - улыбнулась Марья.

- А сама-то? – Степан ловко кинул в нее подушкой.

Марья поймала ее и, обняв, примостила себе на колени.

- Или ты невестку нам из Новгорода привезти собираешься? Али с Поморья самого? А,

братик? – Марья подмигнула Степану.

- Там посмотрим. Будет на то божья воля – и привезу, - ответил Степан.

- А мне бы хотелось в Индии побывать, - вздохнула Марья. «На севере что – холодно,

морозы лютые, льды, ветер свищет.

А в «Хожении за три моря», помнишь, как написано: «А к слоном вяжут к рылу да к зубом

великие мечи по кентарю кованых, да оболочат их в доспехи булатные». Вот бы на слонов

хоть одним глазком посмотреть, Степа!»

- В Индии тоже моря есть, только теплые, - рассеянно сказал Степан, просматривая какие-то

рукописные грамотцы. «Говорил мне Федор Васильевич, что португальцы еще во времена

покойного государя Ивана Великого морским путем вокруг Африки прошли, и в Индии

высадились».

- А та Индия, в кою испанцы плавали – другая это? – спросила Марья.

- На карту б хоть раз посмотрела, вместо того, чтобы наряжаться да румяниться, - желчно

ответил Степан. «Вона Марфе нашей четвертый годок только пошел, она уж и то может

показать, - где Москва, а где Новгород. То не Индия, а Америка, новая земля».

- Совсем новая? – наивно спросила Марья, распахнув синие глаза.

- Ну да. А ты подумай, Марья, - оживился Степан, - вот за Казанью, за Волгой – там же тоже

новые земли. Или Пермский край, где Вассиан, старший сын Федора Васильевича,

монашествует. А за ним – Югория, и там, говорили мне, будто ночь длится полгода, и

полгода – день.

- Там люди с песьими головами живут, сказывают – зевнула Марья.

-Вот же и дура ты, сестра, - ухмыльнулся Степан. «Смотри, поеду в Югорию, привезу оттуда

невестку тебе с головой песьей, что тогда делать будешь?»

- Так залаю, как с ней еще разговаривать-то! - прыснула со смеху Марья, да и Степан не смог

побороть улыбки.

Федор поднялся на рассвете и тихо, на цыпочках, вышел из опочивальни, стараясь не

разбудить Феодосию. На пороге он обернулся и застыл, залюбовавшись ее льняными,

разметавшимися на подушках, косами, слушая ее дыхание – тихое, едва заметное.

Феодосия вдруг приоткрыла один серый глаз и спросила: «Куда это ты, Федор Васильевич,

тайком собрался?»

Он присел на постель и, взяв ее за руку, привлек к себе, как всегда удивляясь тому, что она

будто вся умещается в его объятьях.

-Что? – спросила Феодосия, приложив губы к его теплой щеке. «По службе царской что?»

- Уехать мне надо на Москву, на месяц, а то и поболе, - нехотя ответил Федор. «Башкина

завтра судить начинают».

- А ты-то...- начала Феодосия, и вдруг осеклась, засунув себе пальцы в рот. «Нет!»

- Так что я государю скажу-то, Федосья – не посылай, мол, меня на суд соборный, я с

подсудимым знаком? – вздохнул Федор. «Так мы точно все на плаху ляжем. Сразу начнется

– почему знаком, да откуда знаком, да что говорил, а там и до басмановских подвалов

недалеко, с кнутом и клещами».

- Так что теперь делать-то? – спросила Феодосия.

- А что остается? – пожал Федор плечами. «Одна надежда, что Матвей Семенович не укажет

ни на кого. Глядя в глаза-то человеку, сложней это сделать».

-Может, оно и к лучшему, - подумав, сказала Федосья. «Ежели, скажем, придется тебе

допрашивать его, так ушей чужих вокруг не будет».

- Вряд ли, - помрачнел Федор. «Там, - он вдруг осекся, и помолчал, - там, Федосья, всегда

уши есть. Другое дело, что не видишь ты их, а они все равно – слушают, да кому надо, потом

и передают».

- И за месяц так и не приедешь? – Федосья погрустнела.

- Как пойдет. Может, Матвей Семенович завтра придет, во всем покается, определят ему

ссылку в монастырь, да и дело с концом. А может и затянется, Бог ведает, - ответил ей муж.

«Раз уж ты встала, Федосья, так...»

- Да я сейчас оденусь, - заторопилась женщина. «Тебе, может, собрать чего в дорогу, слуги-

то спят еще».