Нулевой том

Однажды, поссорясь с женою,
Я вышел в сердцах на крыльцо
И долгою рыжей струею
Рыл землю, подъявши лицо.

Во время ж, пока я мочился,
Меж сосенкою и столбом
Пронзительный знак мне явился
На фоне небес голубом.

Увидел я зарево в клетку,
В небо когда взглянул:
Паук свою рваную сетку
На уровне глаз натянул.

Солнце садилось меж сосен…
Медленно я понимал…
Рыцарь! монах! крестоносец!..
Как он ее обнимал!

Серою лапкой за шею…
(Слабеет любительский стих…)
Плечистый, головкой своею
В груди ее страстно затих.

Толстая, нежная… С лепетом
Сник ее робкий протест.
И вот покорилась с трепетом.
И вот он ее уже ест.
Пускай недостойно поэта…
Но с подлинною тоской
Была их песенка спета
Про женский род и мужской.

И на краю паутины
(Рифмуется «кровь» и «любовь»…)
Будет болтаться хитиновый
Прозрачный мушиный покров.

В этом известном явленьи
Увидев особый знак
И не поняв значенья,
Я толковал его так:

Высасыванию причины
Кружением точных слов
Ткачество паутины —
Близкое ремесло.

Наружное пищеварение
Даром нам не пройдет:
Напишется стихотворение —
А время его не ждет.

Путаясь именно с мухами,
Блохами и комарьем,
Наружными, злыми муками
Мы постепенно умрем.

И по законам катарсиса
Пулю себе не отлив,
Максимова или Тарсиса
Судебность не разделив,

В ко’перативной банке
Писатель-паук умрет.
Даже в швейцарском банке
«Время идет вперед!».

Стряхнув предпоследнюю каплю,
В последний раз дернув плечом,
Как в сказке «Лиса и цапля»,
Я молча вернулся в дом.

И молвил: «Не хлопай дверью!
Не хлопай зря дверью, жена!
Каким бы я не был зверем,
С тобою – одна сатана.

Я наблюдал науку:
Каждый несет свой крест,
И если паук ест муху,
То муха, в конце, его съест.

Я видел: воскресла из мертвых,
Паук же висел недвижим
И толстая, сильная жертва
Победно жужжала над ним.

И нету в сравненье обиды,
Пусть муха ему не жена,
Пускай они разные виды,
Но все же – он и она».

И тихо жена отвечала,
Молча склонясь над шитьем:
«Поди вымой руки сначала,
И будем обедать вдвоем».

1972, Рыбачий

1 ноября 1973 года в Голицыно

За ночь время стало дыбом,
Твердь и небо – все одно;
Молчаливый, точно рыба,
Носом тычусь я в окно.

Ветерок стоит качаясь,
Пряжу тонкую сучит;
Баба с ватными плечами
На крыльце ведром стучит;

Все растения распухли,
Ель согнулася в дугу,
И глаза кота, как угли,
Зашипели на снегу.

Нет домов, не стало улиц,
Избы, бочки и стога,
Под сугробами сутулясь,
Погружаются в снега.

До чего ж бесповоротно
Время времени не ждет!
Вверх взлетает снег бесплотный,
А Земля на дно идет.

Прозаику – 74