Нулевой портал

— Мне жаль. — Елена тряхнула кудряшками. — У нас нет времени ждать какого-то там Вороньего дня. От вас исходит смертельная опасность для всех окружающих.

Выпала бумага из правой руки Игоря и бесшумно опустилась на мраморный пол, а ее место занял стремительно материализующийся темный предмет. Настя не разбиралась в моделях и марках огнестрельного оружия. Но для чего оно предназначено, поняла сразу.

— Игорь, вы должны выстрелить. Распоряжение по факсу игнорировать нельзя.

— Нет.

Настя уже не видела его лица, потому что в глазах снова закипали слезы. Не от жалости к себе, как сказала бы бабушка Женя, а от понимания: Игорь не выстрелит. Он уже все решил.

— Настя… — тихо позвал он своим хрипловатым голосом, который и теперь звучал успокаивающе и почти нежно: — Отдай ее мне.

Елена, отошедшая чуть назад, к стойке под часами, сухо констатировала:

— Прекрасный выход из ситуации. У вас нет детей, Игорь?

Куратор покачал головой.

— Тогда это более чем достойный поступок. Девушка останется жива.

Заметалась внутри холодная змейка:

«Нет! Для меня нет выхода в Нижний мир! Я просто… исчезну! Я… я не хочу! Пожалуйста!..»

Если исчезает то, что способно причинять зло и смерть — это неплохо. Но для этого кто-то должен расстаться с жизнью…

И это ужасно.

— Настя, слышишь меня, моя хорошая? Просто отдай. Пожалуйста. Не упрямься. Все идет правильно, как и должно быть…

Морозова отпрыгнула, или ей так казалось? Видимо, только казалось, потому что Игорь оказался рядом очень быстро, мгновенно. Так близко: обычное мужское лицо, светло-карие глаза, в которых вместо ужаса теперь была спокойная решимость, полоска седины, губы твердого рисунка… И эти губы сейчас дарили Насте последний поцелуй — требовательный, честный, ждущий — такой, следом за которым настоящий мужчина обычно тихо спрашивает свою женщину: «Да?»

Она ответила на этот поцелуй так, как хотел Игорь. Она могла бы сказать «да» на долгие годы вперед, которых… уже не будет. Она чувствовала и почти воочию видела, как в широких мужских ладонях забилось чужеродное нечто, покидавшее сознание Насти Морозовой в безмолвном крике.

— Вот, гадство! Гаишники остановили, первый раз за пять лет, растак их! Ни за что! Где моя футболка с Лавровым! — загремел в холле ОМВО знакомый баритон. — А что здесь про…

Лозинский не успел договорить. Рядом с Настей уже не было Игоря. Раздался выстрел — и звук тут же был поглощен и заглушен темным пространством холла.

Мир как будто перевернулся с ног на голову. Ошеломленный Лозинский. Спокойная Елена. Падение тела на мраморный пол. И вот уже Настя сама сидит на полу около распростертого тела, вокруг головы которого натекло немного крови. Странно, выходного отверстия нет… А ведь он стрелял сам, в упор…

Голоса.

— Что за хрень, Елена?! — продолжал греметь баритон, в том время как его обладатель разматывал с шеи шарф и подкладывал под голову Игоря сбоку. — Кто мне объяснит, что происходит, мать вашу! Я звоню в полицию.

— Хоть обзвонитесь, Антон. Они сюда не доберутся. Игорь Павлович тоже расплатился, как считал нужным. Хватит истерить. Тень еще здесь или обезврежена? — холодно спросила Елена, не отрывая взгляда от тела Игоря, лежащего на полу, и от девушки, беспомощно сидящей рядом.

Она перевела взгляд на Лозинского, неловко топчущегося вокруг:

— Так тень обезврежена?

— Я ее не чувствую. — Упрямо сказал профессор, и Насте почудилось какое-то болезненное отчаяние в его голосе. — Да, развеялась, несомненно.

И тут Настя ощутила легкое покалывание в кончиках пальцев рук, как будто их щипал легкий морозец. Что?.. Слабо дрогнула левая бровь Игоря — или это всего лишь неверная игра света в холле ОМВО?

«Спрячь меня. Я спасу его. Я буду тихой и незаметной, я никогда не преступлю твоей воли, — прозвучал в сознании испуганный женский голос. — Пожалуйста. Я не хочу умирать…»

Не до диалога с голубоглазой эквой было Насте, но она поняла одно — каким-то чудом Игорь еще жив, потому что принял в свое сознание тень Куль oтыр aги, дочери владыки Нижнего мира. Богу смерти дано право защищать и от смерти, и от болезни — надо лишь его попросить… И сейчас тень его дочери в последней отчаянной попытке удерживалась между двумя телами: полной жизни Морозовой и умирающим Нефедовым.

«Я просто уйду, я обещаю, как только ты сама сможешь меня отпустить — и не выбросить из себя, а отпустить домой… Если не будет такого случая, значит — проживу с тобой всю жизнь и ни разу о себе не напомню, клянусь!»

Требовательный голос Елены как будто стремился поставить точку в этой тихой просьбе:

— Антон! Вы меня слышите? Я хочу видеть, покажите немедленно!

Так вот откуда это болезненное отчаяние в голосе Лозинского! Он догадался, что Елена потребует подтверждения и попросит взять ее за руку — чтобы видеть то, что видит он.