Звери в отряде переглядывались, а Макото демонстративно отъехал в сторону. Ветерану хватило одного взгляда, чтобы понять: силой он меня точно не утащит.
— Чтоб тебя, челяха драная, — выругался Керт, а потом стегнул коня и поскакал к городу.
Его отряд, спохватившись, понёсся следом.
Макото не спеша подъехал:
— Не знаю, что ты задумал, Белый Волк. Но навряд ли Зигфрид будет доволен.
Я, пожав плечами, ответил:
— Я ему не зверица, чтоб нравиться.
Макото указал на поворот впереди, где уже проскакали Керт с отрядом:
— Вон дорога к Зиккурату начинается.
Я видел один раз храм Просветлённых. Там, на вершине в Горах Ящеров.
Сама пирамида Зиккурата своей архитектурой ничем не напоминала тот храм. Но огромное крыльцо на входе было укрыто такой же крышей-пагодой. На краях черепицы поблёскивало золото, а на ступенях, ведущих ко входу, я заметил уже знакомые символы.
Даже интересно, почему «семиступка» запрещена в приоратах, а на ступенях её символы рисовать можно?
Ступая по массивной лестнице, я жмурился от яркого жёлтого света, льющегося из проёма под крышей. Поднявшись, я оглянулся, выискал взглядом Макото.
Он стоял рядом с лошадьми, равнодушно разглядывая пирамиду. Потом Рыжий Лис обернулся — кажется, где-то там по дороге скакали силуэты. Зигфрид спешит…
Я, не в силах больше сдерживать предназначение, расправил плечи и вошёл в храм.
Казалось, что я попал на небеса. До чего прекрасно было внутреннее убранство — ровный, искрящийся золотыми вкраплениями, пол. Колонны по сторонам, покрытые тем же ауритом, уходили к невероятно высокому потолку, на котором были изображены картины из исторического прошлого.
Между колоннами сновали звери и люди, одетые в длинные золотисто-белые мантии. Все держали в руках сильверитовые чаши, в которых, кажется, дрожали светлячки духа.
В дальнем конце огромного зала высилась серебристая статуя. Кажется, я видел такую картину на гербе Ордена: рыцарь-человек стоит на коленях, уперев перед собой меч, и смотрит наверх, откуда бьёт яркий луч света.
У подножия статуи стоял алтарь. Не грубый, чуть отёсанный кусок камня, а идеально ровный, круглый, и покрытый золотом. На алтаре подрагивал, будто живой, огонёк духа.
А рядом стояла она…
Грезэ заметно повзрослела. Но при этом осталась такой же: всё то же скромное лицо, и глаза, которые будто видели меня насквозь.
— С оружием вход воспрещён, — с испугом отвлёк меня лысый юнец-зверёныш, — Господин седьмой перст.
Он сам думал, что напугал меня, хотя мои стихии не дремали. Хмыкнув, я отдал ему копьё, а потом пошёл вперёд.
Я уже давно просканировал всю толщу храма, докуда мог достать. Здесь всё было пропитано силой трёх царств Регнума.
Где-то в фундаменте обжигал разум коррупт, опоясывающий всё здание. И, готов поклясться, там в центре спрятана какая-то тёмная реликвия, я чувствовал её холод.
Здесь в зале массы камня и железа хоть были и покрыты ауритом, но оставались символом Инфериора. Не зря все прислужники — звери да люди.
А сверху, там, докуда мой сканер не доставал, сияли сотни свечей и факелов, отражаясь в ауритовых клинках. Этими клинками были украшены своды вокруг, явно символизируя Медос.
Не знаю, что за гений придумал это строение, но он попытался собрать в этом Зиккурате все его царства. И на самой вершине чего-то не хватало…
Мои шаги гулко отдавались эхом под сводами, и казалось, будто в храме билось чьё-то сердце. Или это моё било так по ушам?
Я очень волновался. Нет, какая-то часть меня знала, что я поступаю правильно, что пришло время встать перед выбором. У каждого седьмого перста должен быть выбор.
Но в то же время я хотел совсем другого. Так я привык к Инфериору, так я врос в звериную шкуру, пока носился по всем этим приоратам. Мне все эти Тенебры и Целесты были уже как ком в горле.
Даже моя прошлая, земная жизнь, казалась какой-то далёкой.
Все мои близкие уже здесь. Одна разбирается далеко с разрушенным городом. А другая рядом — стоит, улыбается, встречает меня.
— Здравствуй, ноль, — Грезэ улыбнулась.
Где-то внутри меня всколыхнулся проповедник Перит. Его душа чувствовала, что всё подходит к концу.
Жрица стояла, сложив руки на груди, но при этом с величественной осанкой. И, судя по чуть более богатым одеждам, у Грезэ среди жрецов был не последний сан.
Я улыбнулся и просто притянул к себе опешившую Грезэ, обнял, похлопал по спине.
— Ну, привет, — сказал я.
Вздохи удивления и возмущения прокатились под сводами храма, покатилась уроненная чаша. Но никто не посмел упрекнуть седьмого перста, никто не подбежал с криками.
Всё же настоящая Грезэ пробилась сквозь жреческую маску, и обняла меня в ответ. Её можно было понять — мы с ней виделись-то пару раз в жизни. Уж, надеюсь, Хильда рассказывала обо мне?
Или Халиэль…
— Хали, — позвал я.
— Да, — ответила Грезэ, — Госпожа слышит тебя.
Я вытащил из-за пазухи ту самую табличку. Слово Каэля, которым подавился Аваддон.
— Чего с этим делать? — я передал ей печать, — Короче, Хали, я сюда пришёл, а зачем, не знаю.