Читаем Нуль полностью

За его плечами была целая горная цепь спиртуозных подвигов, и некоторые вершины можно считать настоящими восьмитысячниками. Как-то раз, будучи членом участковой избирательной комиссии, он умудрился в день выборов нажраться в восемь утра и потом полдня храпел в дальнем углу сцены – голосование проходило, разумеется, в актовом зале школы, – пугая одних избирателей и веселя других. Тех, кто веселились, было гораздо больше. Выборы в советскую эпоху вообще происходили весело. Потому что выбирали из одного.

Был у Сергея также замечательный перелет из Софии в Москву. Он возвращался из командировки и, войдя в раж, выпил в софийском аэропорту, ожидая самолета, две бутылки «плиски». После чего отключился, а проснулся дома в Москве, в своей кровати. Как он садился в самолет, как летел, приземлялся, проходил таможню и паспортный контроль, как забирал багаж и добирался до дома – Сергей не узнал никогда. О некоторых деталях этого путешествия можно догадаться, но вот ответить на вопрос: как мог человек в полной бессознанке пересечь границу Советского Союза и не застрять в пограничном ведомстве, не потерять ни паспорта, ни денег, ни багажа? – не дано никому.

Многим подвигам подобного рода, но меньшего масштаба я сам был свидетелем, о многом мне хвастливо рассказывал Сергей – в тот период жизни, когда он считал, что этим можно хвастаться, – но лучше послушать его собственные слова. На кассете «Альбенис» размышления о пьянстве занимают довольно много места.

||||||||||

«Алкоголизм – это болезнь. Причем смертельная. Но, может бьггь, это единственная из смертельных болезней, от которой человек может излечиться сам. Я знаю только одно лекарство: разум. Еще можно назвать его волей. По мне, эти слова – синонимы. Разум – это воля к жизни.

Отношение алкоголиков к своей болезни разное. Большинство вовсе не держат алкоголизм за болезнь и алкоголиками себя не разумеют. Этих людей можно считать безнадежными.

Олег Даль в минуты просветления называл алкоголизм элементарной распущенностью. И был по-своему прав.

Сенека творил: пьянство – не что иное, как добровольное сумасшествие. И тоже был прав.

Бертран Рассел именовал его временным самоубийством, Бен Джонсон – дикой анархией, Чосер – гнусной репутацией, а кто-то, чьего имени история не сохранила, – самоубийством в рассрочку.

Лорд Честерфилд определил пьянство как порок, который разрушает здоровье, вышибает разум и обесчеловечивает человека; порок вздорный, похотливый, бесстыдный, опасный и безумный.

Можно привести еще десятки дефиниций – человечество описывает алкоголизм всю свою историю, – но ни одна из них не даст дельного совета, как избавиться от тяги, которая, по выражению Камю, изгоняет человека и высвобождает зверя; как убить ту черную жабу, что ворочается в груди, душит, грызет легкие, сердце и печень и толкает на безумства, лишь бы рот получил новый глоток, а мозг – новую порцию забвения.

Кто-то – кажется, Кассио – воскликнул, что пьяница запускает в рот врага, который потом крадет его мозги.

Я постоянно воюю с этим врагом. Он сидит глубоко внутри, но красть мозг я ему больше не позволяю.

Хорошие помощники воли – воображение и память. Едва ли не каждую ночь, прежде чем заснуть – а процесс засыпания длится у меня очень долго, – я ощущаю легкое летаргическое подрагивание лежащей в беспамятстве черной жабы, и тогда я проявляю в памяти пьяные картины прошлого или включаю воображение.

Вот я тихонько встаю, бесшумно одеваюсь, выхожу из квартиры, спускаюсь на лифте и тенью крадусь к ближайшему коммерческому киоску, где особого разнообразия сухих продуктов нет, но спиртное, дорогое и дешевое, вкусное и отвратительное, родное и импортное, натуральное и подделку, можно приобрести всегда, днем и ночью. Я покупаю две бутылки водки, возвращаюсь в подъезд, поднимаюсь не на свой этаж, выхожу на общественный балкон, откупориваю первую бутылку и, притаившись в углу, делаю несколько глотков прямо из горлышка. Факельное шествие марширует по глотке. Это слова не мои, а американского журналиста Джона О’Салливана. Легчайший сивушный запах, который неистребим даже в лучших сортах водки, входит не в ноздри, а непосредственно в нёбо, впитывается обожженной слизистой, увлажняет глаза. Переведя дыхание, я делаю несколько глотков и смотрю на изменившийся, меняющийся, добреющий, теплеющий мир. Сейчас я постою немного на балконе, допью первую бутылку, а вторую тишайше пронесу в квартиру, потому что через несколько часов проснусь от дрожи, от укусов черной жабы в груди, с пересохшим ртом, в котором чужеродным телом будет лежать растрескавшийся язык, и тогда пригодится вторая бутылка, и я снова засну, а там уже утро, и с ним – новое, очень хочется надеяться, что новое понимание, как ПРОДОЛЖИТЬ и как жить дальше вообще. Стояние на балконе обрывается сном, и потом я сплю спокойно, а утром просыпаюсь нормальным человеком, без всяких мыслей о жабе и враге, крадущем мозг.

Перейти на страницу:

Похожие книги