- Ненавижу мат, – говорил Сергей. – Я допускаю его в литературе, потому что художественная ткань по сути своей исключает запреты, и для речевых характеристик и образов персонажей или ситуации допустимо все, были бы мера и вкус, но в повседневной речи мат отвратителен. И вовсе не потому, что смысл матерных выражений зачастую мерзок. Люди употребляют мат, потому что бедны на язык, и убоги воображением, и обижены эмоциями, и мало читали в своей жизни хорошей литературы, а то и вовсе не читали, и потому что лишены любви к языку как к таковому. Чувство языка и свободное им владение несовместимы с матом.
Я не полностью с ним в этом соглашался, меня смешила серьезность, с которой он витийствовал на тему культуры речи, сам я, скорее, исповедовал абсолютную свободу мыслевыражения, поэтому, как правило, послушав некоторое время Сергея, находил возможность вставить:
- Ты, как всегда, прав, дружище, еб твою мать!
Сергей бесился.
На правах старого друга я, конечно, мог подшучивать над ним, и до серьезных конфликтов в наших беседах дело не доходило. Но, вполне возможно, то, что я называю вышучиванием, а следовало бы именовать издевательством, имело очень серьезную причину – зависть. Если честно, то я не на шутку завидовал Сергею. Оставим в стороне то, что он был директором и владельцем издательства, а я – редактором-поденщиком, что он четыре-пять раз в год выезжал за границу – на какие-нибудь международные книжные ярмарки, конференции, конгрессы, семинары и прочее, – что наше положение в литературном мире было несоразмерным, так же как и заработки. Я завидовал ему прежде всего в литературном отношении.
Сергей прекрасно знал и чувствовал именно русский язык, его коньком была этимология, он постоянно копался в историях слов, все, что он писал, отличалось Стилем, – а вот как раз этого мне и не хватало. Да и не только мне.
Впрочем, послушаем лучше «Альбинони».
||||||||||
«Я не понимаю, как люди могут употреблять слова и не ведать, что они означают, откуда взялись. Магия языка – конечно же, не в синтаксисе, а в морфологии и этимологии. Слова завораживают меня с детства, любые слова – причудливые и самые обыкновенные.
Почему собака называется собакой, а воск – воском? Почему «есть» обозначает одновременно существование и процесс принятия пищи? Почему «гора с плеч», а не «с плечей»? Откуда взялись «авокадо» и «ананас»?
Меня приводит в восторг, что «амеба» и «биржа» – синонимы, а «дуэль» и «парабеллум» – слова не просто из общего семантического пространства, но однокоренные. Я постоянно очарован фантазией человеческого языка.
Пары родственных слов бывают просто фантастические: маневр и хирургия, эшафот и катафалк, трюфель и тубероза, эссе и шекель, пилот и кибернетик, риф и котлета, ваниль и влагалище, эпоха и теннис, апломб и зонд, республика и ребус, парапет и бюстгальтер, мустанг и бленда, гротеск и криптография, ересь и интеллект.
Мне страшно интересно докапываться, что «карабин» – это навозный жук, «бриджи» – буквально «ягодицы», или просто «задница», «петарда» произошла от глагола «пердеть», а «спонсор» значит «торжественно обещающий», и, таким образом, в этимологическом смысле все пионеры Советского Союза были спонсорами. Я готов плакать от тихой радости, когда узнаю, например, что «трапеза» – и «трапеция» – это всего лишь «столик», причем слово за долгую историю укоротилось, изначально же это было «тетрапеза», то есть нечто четырехногое, и, таким образом, у вкусного слова «трапеза» множество кузенов, среди них – велосипед, тетраэдр, пьедестал, фут, пеон, тетрадь, антипод, тетрациклин, футбол, педаль и даже все тот же пионер Советского Союза.
Не думаю, что я одинок в своей зачарованности словами, однако ближние, любопытные до слов, попадаются мне все реже и реже. Катаев говорил, что человека втрое больше мучает вид предмета, если он не знает его названия. Ерунда! Люди не понимают названий вещей, и это не мучает их нисколько! Семь человек из десяти скажут, что бутерброд – это «хлеб» плюс «масло». А сколько человек из тысячи объяснят, что бутерброд – это «сэндвич» из трех слов, где нет ни хлеба, ни масла, зато есть «корова» плюс «сыр» плюс «кусочек чего бы то ни было»? Думаю, нисколько! И такое незнание собственного языка ничуть не терзает «могущественных», ибо эти растения даже не знают, что они могущественные.
Между прочим, я сейчас не сказал ничего обидного: люди – это буквально «растения», ибо слово «людъ» происходит от готского «лиудан» – «расти», а «чело-век» толкуется в русском языке именно как «высшая сила».
О боже, каждый день я встречаю подтверждения тому, что люди не задумываются над словами, которые произносят или пишут.
Вчера в газете прочитал: «Скоро в Подмосковье появятся новые электрички. Вагоны будут на два метра длиннее старых, а двери – на порядок шире». Дорогой друг, писавший эту заметку, знаешь ли ты, что «на порядок» в русском языке (и при десятичной системе счисления, а другой пока не предвидится) означает «в десять раз»? Ты можешь вообразить двери электрички шириной двадцать метров?