Нубук

Подошел к складу без пятнадцати десять. Володькин "мерс" уже у дверей. Как обычно, раньше меня. И что, действительно, ему не живется спокойно? торговля худо-бедно фунциклирует, любимая вернулась и вроде в последнее время не особо даже права качает, про прекрасную свою Германию не так часто проповедует... Нет, хоть полдесятого на работу заявишься, Володька уже там, да еще вот и представительство в Дубае открыть хочет. И ведь все его отговаривают, а ему отговоры, наоборот, только, кажется, решимости подбавляют.

Впрочем, дело его, я его лично не отговариваю. Он хозяин, я подчиненный. Он решает, а я исполняю. Посильно.

Вчера вечером я наглотался бисептола и к приходу Марины уже был в постели. Не спал, конечно, притворялся, но, видимо, правдоподобно. Она молча разделась, осторожно коснулась моей щеки губами и тоже легла. Правда, долго ворочалась, даже чуть слышно постанывала. Может, на работе упахталась или критические дни начались. Не знаю... Утром была тихой, вяловатой какой-то, задумчивой; мне это было на руку. Выпили кофе, глядя заодно "Доброе утро", и пошли к метро. На станции "Сенная площадь" разошлись. Ей дальше, до "Петроградки", а мне наверх, к Никольскому двору. Я ее ни о чем не спрашивал, и она меня тоже, слава богу...

То ли бисептол подействовал, то ли сам внушил себе, но зуд и боль сегодня были явно слабее. Если это благодаря лекарству, то скоро - тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, - все вернется в свою колею.

Открыл своим ключом наружную стальную дверь, вошел на склад. Коробок в последнее время у нас маловато - давно не делали новых заказов, зато Володька занимается тем, что вовсю выколачивает из продавцов долги. Вот и сейчас слышу его негромкий, но внятный, раздраженный голос:

- Слушай, Татьяна, я же тебе сто раз по-хорошему объяснял: мне нужны мои деньги. Ты заказывала товар, я расплачиваюсь за него своими, тебе отдаю всего лишь под три процента. Тебе и матери, как родным. Остальным - за двенадцать. Мать мне платит исправно, а ты почему-то... - Пауза, Володька, видимо, слушает объяснения сестры; я стою в коридорчике между складом и офисом, входить как-то неловко - все-таки с сестрой ругается.

- Нет, вот, - снова его голос, но теперь спокойнее, зато еще внятнее, как обычно, когда в руках у него появляется документ, - вот слушай. Ты не заплатила мне ни копья за три поставки. Семьдесят три тысячи... Да, рублей... новыми... И за прошлые недоплачено восемнадцать тысяч... Что? Ну что - возвращай товар тогда. Привози, я буду ждать... А, видишь, значит, его и нет, значит, разошелся. И тогда где деньги, Татьяна? Что? - Голос снова становится раздраженным, даже рычащим слегка: - А я не хочу входить в твое положение! Не могу, потому что я тоже должен платить. У меня поставщики, у меня аренда, крыша, которая, кстати, и тебя прикрывает... Ты, кстати, спокойно работаешь? Без напрягов?.. Вот и прекрасно. Но за это деньги платятся. Мной, понимаешь?..

Черт с ними - я вошел. Володька на секунду будто забыл о трубке, глядел на меня, в глазах удивление и растерянность, как у разбуженного среди ночи человека. Но быстро оправился, деловито кивнул мне и продолжил. Правда, немного мягче:

- Думаешь, Тань, мне приятно это все тебе говорить? Мы же тем более не первый год работаем... Да, неприятно, очень стрёмно. Только пойми и меня у меня дело, мне нужны деньги, чтобы его дальше крутить. Мало разве я для тебя сделал?.. Конечно, не стоит вспоминать, но кто, например, вам на свадьбу семь тыщ баксов взял и подарил? А?.. Ну, был бы твой Игорек нормальным парнем - жили б сейчас в своей квартире... Конечно, пускай я мелочный, я все припоминаю, но мне тоже жить надо. Я не хочу, как ваш дружок, дорогой Максик, в тюрягу влететь... Вот, да... - Володька, хмурясь, покивал на неслышимые мной слова сестры. - Вот, а чтоб не влететь, я должен крутиться, должен каждый рубль считать. Понимаешь, если белка на бегу в колесе вдруг остановится, то лапы стопроцентно переломает. Так что...

Ух ты, какие образы! Я незаметно для Володьки усмехнулся и включил чайник. Сел в кресло, покрутился... Когда вот так покручиваешься, зуд почти исчезает. Самое неприятное - находиться в спокойном состоянии. Или вдруг, так сказать, возбудиться от женщины... Как-то ночью я прижался к Марине, в полусне залез ей под рубашку, сжал груди в ладонях, и вдруг такая невыносимая боль проколола мне пах, что я вскрикнул. Я сел на кровати, скорчился; из-под мышек, по лбу, по вискам потекли струи холодного, прямо ледяного пота. И Марина, еще полминуты назад, тоже в полусне, наверное, готовая к любви, теперь перепуганная, обнимала меня: "Что? Что такое, дорогой? Тебе что-то приснилось, Ромашечка?"...

- Значит, у тебя сейчас денег нет? И товар в полном объеме ты мне вернуть не можешь? - Голос Володьки жутковато-спокойный, глаза сощурены, на скулах беловатые пятна. - Та-ак, понятно. Но ты хотя бы мне можешь объяснить как старшему брату, куда вы их... - он, думаю, с трудом удержался, чтоб не сказать "просрали", - ...куда вы их дели?