У Анки был младший брат Михаил, второй сын деда Арнольда. Его я вообще почти не знаю и видел всего пару раз в жизни. Что я знаю о нём? Кажется, он всю жизнь увлечён театром; всю жизнь играет где-то в любительских спектаклях; пьёт; перепробовал массу работ; как и я, делал ремонты в квартирах; кажется, как и я, поторчал немного на героине. Однажды я встретил в метро его и последнего сына деда Арнольда Бориса, который старше меня всего на полтора года, и уже от третьего брака.
Оба моих дядьки были навеселе; я, по-моему, тоже, и мы действительно были очень рады друг другу, но… нам было по дороге лишь пару станций.
Пожалуй, с последним сыном моего деда, Борисом, который, получается, был назван в честь своего деда по имени отца, или так просто совпало, у меня были наиболее трогательные отношения. В первую очередь, конечно потому, что мы были ровесниками. Когда заканчивался мой первый брак, летом 1992-го года, Борис как раз постепенно перебирался в Москву из того же Душанбе. Там он учился, разумеется, как и я, на филфаке, но теперь это всё ничего не стоило, равно как и их трёхкомнатная квартира – ёбаный развал СССР!
Борис был высок и красив, и, судя по фотографиям, очень похож на деда, своего отца; очень трогательно смущался, краснел и, так же, как и я до определённого времени, не умел пересказывать анекдоты. Начинал хорошо и бойко, но потом смущённый собственной смелостью, смазывал самую «соль».
Пару раз он ночевал у нас с Милой в Выхино (мой первый брак, как и главный, то есть третий J, начался в Выхино – только по другую сторону выходящего там на поверхность метро) – как-то совпало, что родители были на даче. В одну из подобных ночей Мила, помнится, особенно громко и блядски стонала в процессе супружеского секса со мной. Вероятно, чтобы Борис врубился, как она любит и умеет ебаться J. Ныне Мила, как и я, в третьем браке; работает преподавателем на кафедре славистики в одном из американских университетов. Смешно.
Что сейчас с Борисом – не знаю. В мой Пединститут ему перевестись не дали. Кажется, в итоге его взяли в «Пед» во Владимире, где завершал своё образование легендарный Венедикт Ерофеев. Кажется, он его не закончил. Кажется, он осел потом в Питере; кажется, тоже играл там в каком-то театре; кажется, у него там появилась в итоге своя коммерческая палатка, а может это было уже опять в Москве. Может это всё происходит по сию пору – я не знаю.
Отца своего, деда Арнольда, он никогда не видел. Он родился уже после его смерти. Дед Арнольд не дожил до рождения своего третьего сына.
А когда он умер, он явился в сон к своей любимой дочери, моей маме, в тот момент беременной мной, и сказал ей, что я – наследник его...
Матерь моя долгое время по простоте душевной полагала, что он имел в виду литературные способности, но я знаю, что он говорил несколько о другом:
VII.
Постепенно меня совершенно покинули надежды оставить Игоряшин Центр когда бы то ни было. Уже к Новому, 2004-му, году я стал даже находить в существующем положении вещей не только высший смысл, но ещё и всю жизнь вожделенную мною стабильность, что, в общем-то, весьма характерно для романтических героев, являющихся таковыми вовсе не по собственному желанию, а по воле Судьбы, то есть Бога-Ребёнка.
Пятидневная рабочая неделя с ежедневным вставанием в половине шестого утра – это практически идеальный режим депрессивного отеделения, где, как вы помните, мне тоже довелось побывать в пору своей бурной молодости. А вкупе с ведением здорового, не считая курения, образа жизни, да плюс прекрасная пора ожидания первенца с открыванием новых позитивных сторон друг в друге с Да – всё это обладало, несмотря на чисто физические трудности, блестящим оздоровительным эффектом J. Именно тогда я, кстати, и чувственно постиг, что демократия – дерьмо и Высшее Зло, и годится лишь в качестве сладкой иллюзии для быдла, что на самом деле и строят для него, не покладая рук, власть имущие при истинно тоталитарных режимах, как это, собственно, всегда и везде было и есть. В качестве же модели идеальной реальности – это вообще абсурд, сродне вытягиванию себя самого за волосы или прочих умножений нуля на нуль. Математика – хули тут говорить J!