Максим Юрьевич Гурин

Все книги автора Максим Юрьевич Гурин (17) книг

Да, Смерть!.. (СИ)
Да, Смерть!.. (СИ)

Что могу я сказать теперь? Да и какие «оправдания» возможны в моём сегодняшнем положении? Я не имею более права даже на употребление этого слова, ни говоря уж о том, что в действительности оно означает. Да, я не выполнил миссию, которую возложил на себя не я сам и не по собственной воле. Sapienti sat… Слово «зато» тем более здесь неуместно, поскольку, как было только что сказано, я лишился права на употребление слова «оправдание». Неимеющий права на оправдания не имеет права на употребление слова «зато». Но… некое путанное изложение этой истории я могу представить на любой суд. В неопределённом настроении это бесспорно можно назвать литературой. Я не знаю также, окончательно ли я всё испортил или это отсрочка. И я не знаю, где кончается моя воля и начинается Воля Божья. Я только знаю, что этого не знает никто. Вечно ли наше «незнание» или не пришёл ещё срок? Не знаю и этого.

Максим Юрьевич Гурин

Проза / Современная проза
Душа и навыки (СИ)
Душа и навыки (СИ)

Теперь аккуратно будем. Потому что вперед! Пора, и пусть поэтому светит! Каждый ведь что-то умеет?.. Или не все хороши? Так одна моя знакомая полагала, что кому-то дано, а кому-то — отсутствие предположено. Так и жила, как все, — это правда. Но теперь с Хорошею судьба мне велит… Не слишком близко пока, потому что боимся оба. Знакомых много у нас позади, которые слишком смело полагали что-либо на чей счет. Я определённо родился ровно двадцать пять лет назад. Меня кличут — не дозовутся разного рода трубы; в произведениях своих я как не в сказке силен, а в жизни — боимся оба. Опытны мы зато: не случится — беды не будет. Не будем классифицировать. Что мы классики, ходики, самолёты, океаны любви? Не ночевало. Ату! Мы два сентиментальных пруда. Наше серое вещество рассекают челны: её вещество — крейсер (рассекает), а моё — бригантина, потому что во мне на одну хромосому меньше. А раз это так, то Я и никто иной дискурсу нашему рулевой! Коль сантименты, так у меня ярче выражено. Оттуда и бригантина: из детства, империи плюшевых безобразий. Буратина жестокий. У него такой нос, как будто он заведомо непорядочный взрослый. Артемон — не собака, а кошка. Мальвина — не девушка детства мужской мечты, а просто актриска. Кабаре, где ноги превыше голов, — предел. Да и пусть так. И так мне светло. Мы учились, учились — и на нам! (Это как «на тебе!») А мы хотим ли? Нам при этом всё интересно, ибо хочется сильными быть. Чем больше горестей, тем охотнее врём. Тем охотнее врём себе, что мы ещё пуще верим, чем в Буратино. Что нам его нос? Труха. Мы ещё маленькие. Мы чуда хотим. Жертвуем малым ради большого. А потом напридумываем себе всякого человечества, и рука к руке протянуться не смеет. Думает, зачем ей моя — у ней своя такая ж, а по мне, так и лучше, нежнее, красивей. Чего-то я прям, как Розанов! Баста!..

Максим Юрьевич Гурин

Проза / Современная проза
Псевдо (СИ)
Псевдо (СИ)

Не незрело ль сие? Да, конечно, и ещё как! Это ли хорошо? Наверное, да. Наверное, именно это и хорошо. Во всяком случае, не хужее иного. Вот и задаю себе вопросы-то я… Ведь похоже на правду, нет ли? Не похоже ли? Да и что «нет», что «да»?! Нет, важности никакой решительно не представляет собой эта дихотомия! Вроде как… Ещё, пожалуй, стыд. То бишь, скорее всего этим словом можно нечто испытываемое обозначить. Маркировать как бы… Ведь сколь ни много уж я об этом, да неизбывен сей как бы стыд. Почему? Да потому, что почему бы и нет! Да, подлинны имена. Сложней с событиями. Имена ж подлинные. Много об этом размышлял, предполагая известность широкую. Огласку, если хотите. То хотел имена изменить, то написать (соврать) в предисловии, что вымышлены они, в то время, как отнюдь, очень даже истинные. И люди, что носят их на себе (одни — как лохмотья, другие — как кожаное бельё, третьи — как нижние сапоги) очень важны, близки мне, любимы мною, ненавидимы, опять любимы. Стыдно перед ними за правду, каковой предстаёт она с моей стороны, с моего угла. Ведь с их — иначе она. Но, с другой стороны, роман-то мой! Зачем мне правда чужая обо мне и моих друзьях и знакомых, когда собственной бог не обидел? Два года назад, когда роман был написан, я в рассвете своих двадцати двух лет находился; давал всем читать, приговаривая, что сие — не литература, неизменно про себя добавляя «…но нечто большее»; также некоторым симпатичным девочкам и мальчикам говорил, что это, дескать, лабораторный эксперимент по искусственному созданию Пустоты, Материи, что суть одно и то же, полагая при этом, что и в самом деле так думаю о произведении сём. Теперь более молчу, а точней, говорю по-прежнему много, но о чепухе всякой, в чем нахожу удовольствие и спасение. Наконец, по прошествии времени взялся вводить «Псевдо» в компьютер, и удивился: всё ожило. Верю и чувствую, что хоть многим другим в эти года два занимался, но, оказывается, нынешние переживания — чепуха, ибо в девяносто пятом ещё получилось таки у меня себе настоящий дом выстроить, и не только себе. А я уж и забыл об этом приятном факте. Сам удивился, как уже выше сказано. Вот вам всё что угодно, но всё работает! Полагаю, что писать должны без исключения все и желательно об одном и том же, ибо только так разницу почувствовать возможно ещё. Разницу и почти сексуальное единение. Даже не сексуальное, а… Секс ведь — чепуха, ничто, а что-то другое — это всё. Всё есть средства. Цель отсутствует, но не это ли здорово, весело и легко?! Ничто ничего не оправдывает, но это и хорошо! Никчемная, бессмысленная, ничем не оправдываемая, но вечная и непобедимая жизнь — не это ли Красота?! Не это ли те самые Новые и вместе с тем Вечные Ворота, которые одни лишь во всей вселенной заслуживают того, чтобы смотреть на них бесконечно всегда, ни о чём не задумываясь, не печалясь, не делая выводов и не надеясь никогда ни на что?! А если же это и не так, то, право, какая разница? Долго я думал, не мог решить, надо ли писать предисловие. Не надо ли его, наоборот, не писать? И мучился я. Или не мучился. Наоборот, мужался, жил, решил, что надо. Вылетит — не поймаешь. Что бы хотел я ещё, если, конечно, допустить, что в моём положении ещё позволительно чего-то хотеть? Я хотеть, очень хотеть извиниться за что-нибудь, но только не могу точно сформулировать за что. Не хотел никого обидеть ни тогда, ни тем паче сейчас. Ещё хотеть мне желать. Желать того, чем самого как-то в течение жизни постепенно, крайне не торопясь, наградила Природа: желаю всем вам, дорогие читатели, отличного настроения и… никаких надежд!.. Так спасёмся…

Максим Юрьевич Гурин

Проза / Современная проза