Новый порядок

Первый мужчина, с чёрным длинным волосом, склонился над одной из могил. Белое надгробие, в цвет снежной поляны, украшено парой искусственных цветов и большой свечой, что поставлена алтарниками, которые служат при часовне и каждое утро обходят свой сектор. По воле мальчишек при Польской епископальной церкви память об усопших таким образосм каждое утро почитается.

– Ты как, Данте? – спросил второй мужчина, стоящий у оградки и сложивший руки на груди. – Я бы закурил, но здесь запрещено.

– Нормально… спасибо тебе, О’Прайс. Я не забуду этого, – Данте провёл рукой по плите, смотря на буквы, выбитые на белой плите и посеребрённые, пришёптывая их. – Анна Валерон, – на сей раз поляк подметил, что слово его товарища пестрит оживлением, оно не исторгает ледяной холод, ходь всё равно и отдаёт эфемерным окаменением.

– Я, когда недавно вспомнил твою фамилию парень, всё не мог понять, почему она мне кажется знакомой. Решил пробить наши базы и нашёл твою однофамилицу, которая родом с Аппенин.

– Когда мне от тебя пришла весть, что ты нашёл мою мать… я подумал, что у меня опять галлюцинации начались, – Данте хотел было увидеть фотографию, но её не оказалось; «Анна Валерон», – это имя не раз повторяла его тётя и дядя Патрик, не раз они говорили, как она любила своих детей, но её пришлось оставить их в час опасности, а дальнейший путь её неизвестен, затерялся во тьме той эпохи.

– Это точно она. Эмигрантка из бывшей Италии, работала в отделе почты Королевства Польши, прославилась тем, что на демонстрации заметила, как смертник хотел кинуть бомбу в короля, но она подняла шум, да ещё и встала между монархом и тем психом, за что и стала доверенным лицом военного министра, – голос О’Прайса для Данте показался пестрящим тоном уважения, каждое слово имело вес почтения. – Награждена Белом Орлом за то, что смогла уберечь важные данные во время неудачной попытки переворота. Пф, министры и прочая вышня были застигнуты в расплох республиканцами в своих рядах и только Анна смогла спрятать папку, когда в здании министерства началась бойня. Печально, что сердце не выдержало всего перенесённого и вскоре скончалась. Похоронена на «кладбище почёта».

– Военного министра? – удивился Данте.

– Да, оказалось, что она отлично шарит в оружии и обстановке. Твоя мать оказалась не так проста, как могло показаться.

– Даже не верится… всё началось с того, что она отдала нас Патрику, другу семьи… маленьких, беззащитных и слабых. А заканчивается всё тем, что я стою на её могиле.

– Интересно, – О’Прайс подошёл к могиле. – Как всё началось?

– Мне рассказывали, что за ней гнались преступники… уличные отбросы, уроды одним словом. Ей пришлось оставить нас в безопасности. Тётя говорила об этом… оказывается она смогла уйти.

– Это так. И теперь ты здесь… прошедший путь от уличного прощелыги, до магистра ордена… ты ведь мог стать самим императором, Канцлером. В твоей руке на мгновение, на тот малый миг, пока ты держал на мушке Рафаэля, было столько возможностей.

– Власть… опасная вещь. Она развращает развращённого ещё сильнее, делает безумнее безумца, но в правильных руках её применение может вознести государство на невообразимые высоты, – Данте оторвался от могилы, его голос стал печальным, но живым. – Я оставил её, мне не нужно всё это. В погоне за исполнением клятвы я едва не погиб и не стал фанатиком Рейха. Власть… стремление к ней отобрали у меня Сериль и едва не опрокинула за грань сумасшествия. Я был свидетелем восхождения к власти Первого Канцлера, я наблюдал за тем, как пылала Европа и пробивали себе путь Первоначальные крестоносцы… и падали. Я видел, как всякие психи взбирались к рулю правления. Фемистокл… его стремление править доставило горе мне и ещё миллионам людей. А потом, я годами смотрел за Рейхом, видел, как Лорды низвергли второго Канцлера и, как он себе вернул её, но тронувшись от потери, стал фанатиком своего дела. Я был участником смертоносной гражданской войны в Рейхе с очередным узурпатором, находил предателей и раскрыл мириад заговоров. В конце концов, ради добрых людей Империи, я сам стал мятежником. А потом… я понял, что власть, дорога и восхождение к ней, полны опасностей, сама возможность являет из людей всю черноту и скрытие пороки, а поход, желанный путь к получении заматывает человека в кокон его же страстей. Я это видел… много раз.

– Помню, как со стремлением к власти бесновался Фемистокл, – О’Прайс стряс себя снег, оглянув просторы кладбища. – И тогда ты отказался от власти?

– Я понял, когда держал пистолет, что если сейчас убью второго Канцлера и займу его место, то стану подобен Первому Канцлеру, Рафаэлю или даже Фемистоклу… я обагрю руки в крови правителя. – Данте сделал глубокий вдох, прохлада зимнего утра обволокла его грудь. – Я не мог так поступить.

– Ты не жалеешь?

– Нет. Снова обретя семью, я стал богаче любого короля… знаешь, любая власть не стоит хорошей семьи. Мне мою Сериль и Марту не заменит ни одно царство в сей грешном мире, – на этот раз О’Прайс увидел то, что давно не зрел на лице сего человека – улыбку и старый капитн