Новый Мир ( № 4 2010)

“рвань” из книги, из тени — “смешок”, из-из-из — “дистрофия”

и “сегоднярассольник”, одернутое “рукимылом”.

Не годятся “раздумье”, “предметный”, само слово “слово”,

да и “темп” ведь пустышка. Но как восхитетельны “темпы”,

паровозное рвенье куда-то, где “раз-и-готово”!

А иначе и губы расклеивать было зачем бы?

 

 

*      *

  *

С поцелуя вспыхнув, мгновенно гас

целлулоидовый пьеро.

Не мешал материи жар, ни сглаз,

ни павлинье перо под ребро.

Драгоценный цезарианский бег

метронома брал роздых на день,

а потом на серебрянобромный век,

на цыганскую страсть и лень.

Но он скоро кончился и соскреб

затвердевшие крап и сыпь:

с черных кож Чека — неповинную кровь

и из горл — воспаленный призыв.

Бил рояль, что жаль. Выл Тироль, что боль.

Сквозь огонь и трубы прошед,

неразборчиво бормотали пароль,

невпопад бубнили ответ.

Так минуло сто. Мы подсчет вели:

где добро — лады, а где зло,

сколько выиграли кто выжили —

или большетемповезло.

Вась-Вась

Шаргунов Сергей Александрович родился в 1980 году. Выпускник МГУ. Автор пяти книг прозы. В “Новом мире” печатается с 2000 года. Живет в Москве.

 

Повесть

Пока он жив, увидим его живым.

Он спокойно всем тыкал: ты-ты-ты…

Перекрестье двух морщин на высоком лбу.

Он несколько лет сидел в Америке, в офисе, в Нью-Гемпшире. Компьютерная техподдержка налоговой компании. Его мужественную физиономию то и дело озаряла улыбка. Крупная и крепкая. При любой погоде — снежная. Улыбка пылала. Понимай как хочешь: морозилка американского супермаркета или наш деревенский сугроб. “Янки-витязь, — мысленно я обозвался, когда его увидел, — витязь-янки”.

Рослый ян-ви, плечистый ви-ян. Светло-русая борода. Ясные ребячливые глаза.

Тридцать восемь, пора разлива. У него была жена его лет и дочь была, 12, — два притока. Два прихлопа снежных варежек. В родных отражалось солнечное облако сильной улыбки. Улыбкой он то и дело награждал других, обнажая зубы до десен, и, казалось, так исполнял какой-то важный план, который — в скрипе сосен и ветре над морем, движении облаков и пробках больших дорог. Под этой улыбкой другие ему тоже начинали, расслабляясь, тыкать. Улыбка при всей непременной мощи менялась: чтобы понять, какая она — наступательная или оборонительная, — достаточно было заглянуть в Васины глаза.

Три года он жил в Америке припеваючи и насвистывая. Там грозил ему только рост. Но он поверил в Бога. Ему приснился русский иконописный Бог, дал во сне хлеб. Вера начала утягивать все глубже, в молитвенную бездонную глушь, и Вася решил: вернусь!