Новгородский толмач

Боярыня попросила меня остаться после пира, перевести названия книг, привезенных ей в подарок венецианским послом. Это оказались книги античных авторов: «Об обязанностях» Цицерона и три тома из собрания сочинений Платона, недавно переведенных на латынь итальянским схоластом Марцилио Фисино. Боярыня Марфа читала в свое время отрывки из трудов этого язычника в греческом оригинале. Ее особенно заинтересовала его работа «Государство», и она сказала, что в будущем закажет нашей конторе перевод этой книги. Потом вдруг стала выспрашивать у меня мои впечатления об участниках сегодняшнего пира.

Я отвечал довольно осторожно. Разойтись с сильными мира в оценках людей — дело небезопасное. Но в какой-то момент не удержался и сам спросил ее, кто были те два боярина, которые просидели весь вечер с каменными лицами.

— Московские посланцы, — отвечала боярыня. — Даже если бы я ничего не знала о коварных планах московского князя против нас, достаточно взглянуть на рожи его подручных, чтобы взмолиться в душе: «Господь Всемогущий, не допусти нас и детей наших оказаться под властью таких людей!» Невозможно представить себе тень улыбки на их устах, проблеск мысли в глазах.

— Мне показалось, что и ваши сыновья, Дмитрий Исаакович и Федор Исаакович, ни разу не перемолвились с гостями.

— Князь Иван заигрывает с Борецкими. Дмитрию пожаловал титул боярина московского. Он не понимает, что тот, кто с детства привык к воле, не может добровольно склонить шею под ярмо — даже под самое раззолоченное.

— Зато старец Зосима, в отличие от москвичей, показался мне человеком очень живого ума.

— Я перед ним виновата. Поначалу я думала, что это просто очередной попрошайка, явился клянчить подачки для своей обители, и отказалась его принять. Что тут началось! Промосковская партия сравнивала меня с Иезавелью — гонительницей пророков Божьих, с Иродиадой, погубившей Иоанна Крестителя, с императрицей Евдокией, сославшей Иоанна Златоуста. Хорошо еще, что мой покойный супруг облысел довольно рано, — а то сравнили бы с Далилой, остригшей Самсона. Нет, я не испугалась всей этой брани — но мне рассказали верные люди, как старец Зосима с помощниками создавали Соловецкий монастырь на голом месте, своими руками, своим трудом, сколько терпели они от злой непогоды и от злых людей. И тогда я послала за ним, умолила простить меня, почтить визитом и благословением мой дом.

— Все же мне показалось, что вы хотели задать ему какой-то вопрос и не решились.

— Вопрос все тот же, один и тот же. Самый главный для нас на сегодня. Который мы должны задавать каждому новгородскому священнослужителю: примет он благословение от патриарха Константинопольского, посланное через киевского митрополита, или будет по-прежнему держаться Москвы? Ибо то, на что мы надеялись, произошло. Со дня на день это станет известно всему Новгороду, так что я могу не таиться: киевский митрополит Григорий подтвердил, что он порвал с Унией, и патриарх Дионисий принял его обратно в лоно православной церкви. Теперь не осталось препятствий к тому, чтобы наш архиепископ ездил за благословением в Киев, а не в Москву.

Возвращаясь из дома Борецких, я, конечно, был преисполнен греховным чувством гордости и тщеславными мечтами. Еще бы! Знаменитая и могущественная посадница явно выделяла меня, удостаивала доверительной беседы. Хотя, по совести, я должен был бы горевать: ведь выход киевского митрополита из Унии означает огромную потерю для католического мира и всего нашего дела!

И еще одно тревожило меня: текст книги Цицерона, привезенной венецианским посланником, был не рукописный, а печатный! И он сказал в беседе с Борецкой, что печатные мастерские открываются по всей Германии и уже проникли в Венецию и Париж. Кто бы мог подумать, что изобретение этого Гетенбурга или Готентота так быстро начнет расползаться из Майнца. Ведь поначалу считалось, что это просто удобное приспособление для изготовления индульгенций. Если дело пойдет так быстро, завтра мы, чего доброго, увидим печатню в Новгороде! Представляете, какой это будет удар для нас переписчиков?

Единственный выход: попробовать нам самим обогнать конкурентов. Не могли бы Вы, дорогая фрау Урсула, выяснить в Любеке, где можно раздобыть чертежи печатного станка, рецепты красок, литеры различных шрифтов. Нечего и говорить, что я буду счастлив возместить Вам расходы по их приобретению.

Вкладываю маленький сувенир для моей любимицы Греты: колечко с персидской бирюзой, которое я купил у астраханского купца. Выбрал самое маленькое, надеюсь, оно не соскользнет с ее пальчика. А подарок для ее матушки в письмо бы не влез. Его вскоре привезет Вам добрый мейстер Густавсон.

Засим прощаюсь и молюсь о Вашем здравии и процветании.

Ваш Стефан, или, как дразнят меня местные, Степа Многоязыкий.

Ночной дневник