Новгородский толмач

Те три года, которые мне пришлось прожить вдали от семьи в Крыму, при дворе хана Менгли-Гирея, потребовали бы отдельной книги. Если судьба будет милостива ко мне, я постараюсь ее написать. (Отец Владислав настаивает, почти умоляет меня сделать это.) Пока же хочу поделиться с тобой лишь главным своим наблюдением, созревшим в те годы: нельзя принимать всерьез слова сильных мира сего, когда они объявляют себя защитниками веры и святынь. Вся история дружбы великого князя с крымским ханом подтверждает это. Именно под давлением и после многочисленных просьб Москвы мусульманин Менгли-Гирей напал в 1484 году на христианскую Литву, захватил и сжег Киев, наполовину населенный православными. Из награбленной добычи хан послал в Москву золотую чашу и блюдо с алтаря Софийского собора. И великий князь принял эти святотатственные дары и благодарил Менгли-Гирея. Видимо, сберегать право, правду, правоту — удел и занятие одних только праведников. А сильным мира сего важна только сила. Запомни это, сын мой.

Со мной хан обращался милостиво, много раз беседовал, жадно расспрашивая о европейских народах и нравах, о Новгороде и Пскове, о речных и морских путях. Его любознательность простирается не только в пространстве, но и во времени. По его поручению я принял участие в раскопках скифских могильных курганов, которых довольно много в Крыму. Из этих захоронений часто удается извлечь золотые изделия очень тонкой работы, которые обогащают ханскую казну. Но меня Менгли-Гирей просил составить подробную опись всех предметов и оружия, которые будут обнаружены в могилах.

Его очень занимает история могучей империи кочевников-скифов, которых не могли победить ни шумеры, ни персы, ни греки, ни римляне. Он с большим интересом слушал мои рассказы о других кочевых народах, достигших славы и могущества: гуннах, арабах, монголах, турках-сельджуках. Ведь и его народ сейчас на распутье. Менгли Гирей понимает, что, если крымские татары последуют примеру казанских и начнут строить себе города, очень скоро могучие соседи — Литва, Москва, Турция — попытаются завоевать их. Но соблазн покончить с трудной кочевой жизнью все глубже проникает в сердце его подданных, и неясно, как долго они сумеют противостоять ему.

Конечно, все эти три года я очень тосковал вдали от семьи. Но Федор Курицын в каждом письме ясно давал мне понять, что возвращение в Москву было бы слишком опасным шагом. Лишь летом 1490 года я получил от него сообщение о том, что опасность миновала и что Посольский приказ отзывает меня домой. Однако добраться до Москвы мне удалось только осенью.

Тебе исполнилось уже семь лет, когда я вернулся, и ты, наверное, помнишь, как я был счастлив снова обнять тебя и твою мать, снова вкусить хлеб насущный у домашнего очага, войти вместе с вами под своды православного храма. Увы, счастье возвращенья оказалось возможным для меня лишь потому, что весна того года была омрачена в Москве событиями трагическими и кровавыми.

Надеюсь, к тому моменту, когда ты получишь это письмо, не только летописи, но и память москвичей будут еще хранить воспоминания о безвременной кончине наследника трона, героя Угры, принца Ивана Молодого. В свое время он поверил клевете на меня, поэтому я не мог вернуться в Москву, пока он был жив. Однако у меня нет уверенности, что москвичам будет разрешено помнить о всех обстоятельствах его кончины. Постараюсь вкратце изложить для тебя то, что мне довелось услышать по прибытии в Москву.

Зимой того года из Италии вернулись московские послы, ездившие нанимать заморских мастеров. Кого только они не привезли! Итальянских архитекторов и художников по росписи стен, пушечных литейщиков, чеканщиков по серебру и ювелира из Любека, органиста-музыканта и еврейского врача из Венеции. Вот этот-то врач, именем Леон, увидев, как мучается Иван Молодой своей хромотой, заявил великому князю, что он знает, как лечить эту болезнь, что берется вылечить наследника и готов отвечать за свое лечение головой.

Знакомый итальянский камнерез, давно живший в Москве, рассказывал мне потом, как несчастный доктор прибегал к ним в итальянский квартал и в ужасе и отчаянии восклицал:

— Что мне делать?! Что? Молодой князь не слушается меня, не выполняет никаких предписаний! Я знаю, отчего опухают его ноги, я лечил десятки людей. Вот! — вот список того, чего нельзя есть при этой болезни. Никакой баранины, говядины, жирного сыра, острых приправ, а особенно — печени, мозгов, мясных супов и наваров. И про пиво и мед нужно забыть — хотя бы на время лечения. Но он швырнул мне список в лицо! «Будет какой-то жид мне приказывать, что мне есть и пить! Ты лечи, подлец, да знай свое место!» Как же так?! Я думал, больной будет слушаться, потому что он хочет жить. А оказалось — ему все равно. Но я-то, я-то — я хочу жить! Что мне делать?