Новая жизнь Нефертити

— Мне сказали, что ты уехала. Психанула на Катрин и уехала. Сказали, что на съёмки приедет дублёрша — та, которую подобрали до тебя. А ты вернулась…

— Но я не уезжала… — опешила я. — Кто сказал? Я звонила тебе, а ты не брал трубку.

— Я снимался.

— Но не перезвонил.

— Потом у меня было три интервью подряд.

Он взял мою руку, увенчанную кольцами и старинными браслетами, посмотрел на линии ладони.

— В дороге? — спросила я.

— По Скайпу. Прямо в машине, пока ехали из студии в Санс. Мне не дают даже выдохнуть сейчас спокойно. И это хорошо. Я этого ждал. Но мне сказали, что ты уехала, и… Я думал, меня разорвёт к чертям…

Финн обвил мою талию сильными руками, в его глазах играло нечто похожее на торжество.

— Ты осталась, — повторил он. — И больше я тебя не отпущу.

— Как странно, я не уезжала… — пробормотала я. — Прости… Ты не обиделся на то, что я накричала?

Он помрачнел.

— Я никому не позволяю на себя кричать.

— Прости…

— Уже простил.

— Правда?

Финн посмотрел на меня долго и нежно, затем сказал:

— Правда. Но больше не делай так. Потерять тебя снова невозможно.

— Снова?

— Как Эхнатон Нефертити…

— Но мы — не они! Зачем ты повторяешь это всё время?

Он погладил меня по щеке, повернул моё лицо к зеркальной стене и снисходительно усмехнулся:

— А они не мы? Но ты кого в отражении видишь?

— Тебя. И себя.

— Упрямая.

— Как королевский осёл, — хмыкнула я и примирительно погладила его по плечу. — Не сердись, просто я люблю факты. И не верю в реинкарнации.

Финн посмотрел куда-то вдаль за окно, затем резко подался ко мне с сомнением в глазах:

— Но я думал… Неужели ты ничего не почувствовала?! Совсем ничего?! Когда я пел Гимн Атону?!

— Я думала, это что-то католическое…

Кажется, он расстроился.

— Нет, эту мелодию грегорианцы привезли из Египта и сделали своей, — ответил Финн. — Точнее, им привезли, чтобы сохранить. Французские историки-музыковеды доказали, что опевание гласных и построение тактов в Kyrie eleison не типично для всех прочих грегорианских молитв и духовных песнопений. Но как звучали египетские слова, никто не знает. Я бы спел иначе…

— Это тебе Катрин сказала? — спросила я робко.

Лицо Финна исказилось, словно я оскорбила его. Все гении такие? То, что петь он может гениально я почувствовала там, в храме. Как никогда. Вибрации его пения что-то переключили во мне, заставили видеть и чувствовать иначе, забыть весь ужасный сегодняшний день.

— Я и без неё умею читать. А ещё без всяких доказательств чувствую, — Финн положил руку себе на грудь. — Здесь все вибрации отдаются ответом — это Оно! Не веришь мне?

— Верю.

— Это тот самый гимн, — я знаю. Потому что настоящее остаётся! Ты же слышала про то, что «рукописи не горят»? — глаза Финна сверкнули.

— Да…

— Это только истинных произведений касается. Так вот слова и не сгорели. Один из псалмов царя Соломона практически полностью совпадает со словами, которыми воспевали Бога в наши с тобой времена.

— Я что-то слышала…

— Именно! Думаешь, музыка меньше слов?

— Нет.

— И правильно! — обрадовался он. — Мало кто понимает, но я знал, что ты поймёшь! Потому что слишком долго ждал тебя…

Это прозвучало так искренне, что я призналась:

— Ты был совсем другой там, в церкви. Мне показалось, будто знаю тебя вечность. И я бы хотела, чтобы ты всегда пел так.

— Моя Нефертити!

Финн опустил меня на пол и прижал к себе так пылко, словно по-прежнему боялся, что испарюсь. А я скользнула взглядом за его плечо и по столу, на котором пару минут назад лежала, распластанная и растворённая. Замысловатый орнамент на окантовке столешницы из красного дерева, похожий на пиктограммы или магические символы, залитые чёрным лаком, бросился мне в глаза.

— Что это, Финн? — испугалась я.

Он обернулся и равнодушно пожал плечом.

— Да кто его знает? Катрин привезла эту громадину из какой-то поездки. То ли из Судана, то ли из Индии, я не помню…

Моё сердце ёкнуло и почему-то болезненно сжалось.

Глава 14

Пентаграмма… Что он сделал со мной?! Что это? Это алтарь? Я почувствовала себя преданной.

— Зачем? — прошептала я. На глазах проступили слёзы.

Финн изобразил недоумение.

— Какая разница? Стол-не стол… Я хотел тебя. И хочу ещё.

— Нет! — Я оттолкнула его и вылетела из комнаты.

— Что случилось? Чего ты испугалась? — спросил он, догнав меня на лестнице.

— Я не могу! Не хочу! — вскрикнула я, и едкие слёзы обиды брызнули из глаз.

Теперь спину жгло, будто я несколько минут назад лежала не на столешнице из красного дерева, а на раскалённой сковородке. Тело горело от предательских касаний и поцелуев, словно они впечатывались под кожу.

Финн попробовал обнять меня, я резко высвободилась.

— Ну что ты, малышка?

— Дамира, — перестала плакать я. — Я Дамира! Ты же мог отвести меня куда угодно, почему не в спальню? Почему сюда?

— Что за допрос? — обиделся он. — Тут зеркало. Хотел показать тебя и видеть. В чём ты меня подозреваешь? Что я такого сделал?!

— Всё! — выдохнула я и бросилась к машине.

«Эхнатон не так хорош», — всплыли в голове слова мадам Беттарид. Финн намеренно вёз меня сюда, вёл в эту комнату с зеркалами и магическими знаками. Захотелось его ударить.