Новая жизнь или Обычный японский школьник

— Значит ты — тут же делает вывод Мико: — ух ты, здорово! Ты Акихиро из старшей школы Кайдзи поколотил? Ну ты даешь! Кэа-тян, Нами-тян! Идите сюда! — и ко мне приближается вся стая. У любого травоядного при этом зрелище сердце должно отказывать. Если Мико — среднего роста, с крашенными в платиновый блонд волосами, уложенными в идеальное каре, то Натсуми — высокая, спортивного телосложения, насколько я слышал, она играет не то в волейбол, не то в мяч. Волосы у Натсуми — черные, длинные, распущены по плечам. Кэзуки — самая низенькая из всех, у нее холодный взгляд и довольно короткие волосы — на грани приличия. Здесь в школе девочкам с короткими волосами нельзя… как и в штанах, допустим. Половая дифференциация без права на самовыражение, так сказать. Никаких тут тебе «а я себя так чувствую» — если девочка, значит в юбке. С другой стороны, тут же и закопана такая мина под все эти правила приличия, что мама дорогая. Ведь если верна формула «девочка — значит в юбке», то верна и обратная формула «в юбке — значит девочка». Уверен, даже если Дзинтаро, с его широкими плечами и грубыми чертами лица, если напялить на него юбку — вызовет лишь сочувственные «какая страшная девочка!», вместо «смотри-ка, какой дурак в девчонку переоделся». Вот такие вот стереотипы.

— Что такое, Мико-чан? — спрашивает Натсуми: — зачем ты надоедаешь нашему однокласснику? Как его там зовут?

— Ну ты чего, это же Кента! — говорит Мико: — тот самый, у которого трусы на тренировке видно было! С дыркой и белые! — память Кенты услужливо подсвечивает мне этот эпизод из его богатой коллекции «вещей, за которые все еще стыдно». По молчаливому кодексу школы — нижнее белье у парней всегда темное, а у девочек — белое. И даже моя мама об этом знает. Потому она аккуратно кладет одежду для школы на стиральную машинку… но однажды я об этом забыл. А дома-то можно ходить в чем попало, верно? Вот и приперся Кента в школу, а на нем труселя — белые. Да еще и с дыркой. Вроде бы все нормально, потому что, хоть дело и в средней школе было, но раздевалки у парней и девочек были отдельные. Но как назло, умудрился Кента еще и штаны порвать где-то и даже не понял сперва. Да и никто сильно не заметил. Если бы не Мико. Мико-тян сделала очень загадочное лицо и объявила во всеуслышание что «знает один секрет». Ну, конечно, все тут же захотели узнать ее секрет. И тут Мико-тян говорит, что хоть это и секрет, но она готова всем рассказать… всем, кроме одного мальчика. У которого трусы белые и с дыркой на жопе.

В этом месте память Кенты давала сбой. Смеялись ли над ним, показывали ли на него пальцами, давали шутливые прозвища — он не знал. После этих слов его мир словно обрушился, и он ничего уже не помнил. Как прошел урок физкультуры, как он добрался домой, что он сказал своей маме и почему потом неделю не ходил в школу. Кента знал одно — после этого случая все его трусы всегда были черного цвета. Наверное, после того случая Кента и стал нелюдимым. Казалось бы мелочь, а поди ж ты. Становится ясно, почему Кента старался держаться подальше от Мико и ее подружек. Что же, пора реагировать, нельзя тут стоять с открытым ртом и давать нашим косаткам перехватывать инициативу.

— Было такое — киваю я в ответ на слова Мико: — именно в белых и с дыркой ходил.

— Честно говоря я и забыла — прищуривается Натсуми: — но сейчас вспомнила. Ты потом весь урок сидел на скамейке и плакал.

— Этого я не помню — честно признаюсь я: — но, наверное, тоже было.

— Кента-кун, а зачем ты трусы с дыркой надевал? — задает невинный вопрос Кэзука, невинный он только на первый взгляд. Вот был бы на моем месте оригинальный Кента — он бы уже новый нервный приступ получил. Ведь ежу понятно, что весь этот инцидент — просто случайность, но нет, она задает вопрос таким образом, будто Кента специально такие вот трусы напялил. Возвращает его назад, туда, где он уже был унижен. При этом я уверен, что эти вот косатки — делают это даже не умышленно. Им необходимо придавить кого-то морально — просто, чтобы чувствовать свое превосходство. Много тут слоев психологии, как и возможных причин такого вот перекоса психики, но один из основных — это как у Гаары Песчаного — «я убиваю, чтобы чувствовать что живу». А эти вот — унижают, чтобы чувствовать.

— Это чтобы причиндалы проветривать. — доверительно говорю я: — у меня они всегда большие были, а раз такие размеры, то и воздуха больше для проветривания требуется.

— Что?! — Кэзука хлопает глазами, что-то идет не по сценарию и она теряется.

— Причиндалы проветриваю — повторяю я: — гениталии, которые. Половые органы. Член с яйцами. Воздуха им нужно. Оттуда и дырки, опять-таки — трутся об ткань, протирают.

— Что?! — программа окончательно сломана и Кэзука начинает стремительно краснеть.