Новая земля (Новь)

"Я хочу теб сказать только одно, чортъ возьми, ты не понимаешь своего собственнаго блага. Нтъ. Ты какой-то баранъ. Ты введешь ее въ могилу, вотъ чмъ ты кончишь. И ты самъ стараешься идти по той же дорог, разв я не вижу?" "Ну хорошо", "ну хорошо" — вотъ какъ, постоянный твой отвтъ, "ну хорошо", что она ко мн крадется вечеромъ, когда стемнетъ и дрожащимъ голосомъ спрашиваетъ о теб и дтяхъ. Думаешь ли ты, что я ради собственнаго удовольствія справлялся вс эти мсяцы о твоемъ самочувствіи и обо всемъ. Для кого я это длалъ, если не для нея? Что касается меня, то по моему ты просто можешь убираться къ чорту, понимаешь? Да. Ты не видишь и не понимаешь, что она груститъ изъ-за тебя. Я видлъ, какъ она здсь ночью стояла передъ дверью твоей конторы, я слышалъ, какъ она говорила покойной ночи теб и дтямъ. Она — очень плакала и посылала поцлуи Іоханн и Ид, потомъ она поднялась по лстниц къ входной двери и провела рукой по ручк, которую ты тронулъ, когда уходилъ и закрывалъ дверь; она держала ручку двери, какъ будто это была твоя рука; покойной ночи было сказано теб. Я видлъ это съ угла нсколько разъ. Но ты и на это скажешь "ну хорошо", ты просто какой-то деревянный, знай это. Впрочемъ я не хочу сказать, что ты совсмъ зачерствлъ", прибавилъ Олэ, уже раскаиваясь, увидя грустное лицо Тидемана. "Ты не долженъ принимать близко къ сердцу, что я теб сказалъ, я не хотлъ теб сдлать больно; прости меня, что я былъ грубъ по отношенію къ теб; слышишь это не было моимъ намреніемъ. Но, Боже мой, неужели ты все еще меня не знаешь?"

"Я не хочу ввести ее въ могилу", сказалъ Тидеманъ надорваннымъ голосомъ, "я далъ ей свободу, какъ она просила меня…"

"Да, но когда это было, теперь она раскаивается въ этомъ, она хочетъ снова вернуться".

"Дай Богъ, чтобъ это было такъ! Я тоже уже думалъ объ этомъ, мн будетъ такъ трудно все забытъ; въ это кроется гораздо больше, чмъ ты знаешь. Я пробовалъ бороться насколько могъ, чтобъ снова обрсти свой покой; дти не должны ни въ чемъ нуждаться, а остальное пустъ идетъ какъ угодно! Но Ханку я не забывалъ ни одного дня, нтъ, ни одного дня, я самъ это знаю, я тоже думалъ, какъ и ты, я хотлъ идти къ Ханк и просить ее на колняхъ снова вернуться, на колняхъ умолять; и я бы это сдлалъ съ покорнымъ сердцемъ, но какъ она вернется, какъ она можетъ вернуться?… Она сама мн это сказала… Здсь нтъ ничего дурного, но все-таки… Нтъ, ты не долженъ думать, что здсь есть что-нибудь дурное; вдь это ты не думаешь про Ханку?.. Мн стало невыносимо тяжело, когда я началъ обо всемъ этомъ думать. И кром того, вдь это не наврно, что Ханка вообще хочетъ вернуться; я не понимаю, откуда ты это знаешь. Во всякомъ случа тутъ больше, чмъ ты знаешь".

"Я не долженъ былъ бы вмшиваться въ эти дла, теперь я понимаю", сказалъ Олэ. "Но подумай объ этомъ, Андрей, несмотря на все; запомни это. И прости, что я сказалъ, я беру это обратно, я считалъ это своимъ долгомъ и не хотлъ сказать ничего дурного. Съ нкотораго времени я сталъ такимъ вспыльчивымъ; и не понимаю, отъ чего это происходитъ… Но какъ уже сказано, запомни это. Я знаю, что я говорю; я васъ обоихъ хорошо знаю. А пока прощай. Ахъ да правда, опера! Можешь ты черезъ часъ бытъ готовымъ?"

"Еще одно слово", сказалъ Тидеманъ, "она спрашивала о дтяхъ? Ты понимаешь это, ты понимаешь… Ты говоришь черезъ часъ? Хорошо!"

VIII

Нсколько дней спустя Олэ Генрихсенъ стоялъ въ своей маленькой контор, внизу въ склад. Было послобденное время, около трехъ часовъ, погода была ясная и тихая; въ гавани царила обыкновенная кипучая жизнь.

Олэ подошелъ и посмотрлъ въ окно; громадный пароходъ скользнулъ безшумно въ гавань; везд пароходы, мачты, паруса; на пристаняхъ снимали и нагружали товаръ. Вдругъ онъ вздохнулъ; яхта Агата, маленькій катеръ исчезъ. Онъ широко раскрылъ глаза; что это означаетъ? Среди сотни мачтъ не было видно позолоченной мачты катера. Что это значитъ?

Онъ хотлъ взятъ шляпу и тотчасъ же узнать въ чемъ дло, но у двери онъ остановился. Онъ снова вернулся къ своему мсту, закрылъ лицо руками и погрузился въ свои мысли. Вдь, собственно говоря, катеръ больше не принадлежитъ ему, онъ принадлежалъ ей, фрекенъ Линумъ; она получила его честнымъ образомъ и бумаги вс были въ порядк. Она не прислала ему этихъ бумагъ вмст съ кольцомъ; она не вспомнила это, забыла, — почемъ онъ знаетъ? Во всякомъ случа катеръ принадлежалъ ей, его судьба больше не интересовала его, гд бы онъ ни стоялъ, мн все равно. Но допустимъ, что его украли? Да, но и это не его дло.

Олэ снова взялъ перо въ руку, но уже черезъ нсколько минутъ, онъ снова положилъ его обратно. Боже мой, вотъ тутъ на диван она сидла, когда шила маленькія красныя подушки для каюты. Она согнулась и шила такъ прилежно, что почти не поднимала головы. И подушки вышли такими маленькими, — пріятно было на нихъ смотрть!.. Вотъ здсь она, сидла, онъ еще ее видлъ…

Олэ снова принялся писать.

Вдругъ онъ поспшно открываетъ дверь и кричитъ въ складъ, что яхта Агата, исчезла. Вдь это неслыханное дло!