Ее стены были увешаны фотографиями разрушений, произведенных американскими военными в Ханое перед эвакуацией Сайгона. Правительственные здания, школы и даже буддистские храмы превратились в развалины. Я вспомнил, как в то время Никсон заявлял, что этот штурм — последний шаг на пути к победе, махал рукой в камеру и кричал, что «мы загоним их обратно в каменный век». Однако, судя по тому, что я увидел и узнал, Соединенные Штаты уже тогда понимали, что проиграли войну. Эти фото рассказывали историю мести, а не триумфального шествия.
Я снова взглянул на развалины буддистского храма. О чем вообще думали наши лидеры, когда творили такое? Разве они не понимали, что столь безжалостное пренебрежение к людям и их культуре подрывает репутацию страны, которая завоевала уважение тем, что помогла выиграть Вторую мировую войну?
Я покинул комнату с фотографиями разрушенного Ханоя и направился в следующий отсек. Там стояла кромешная тьма. Некоторое время я смотрел в темноту. Затем включил iPhone и зашел внутрь, чтобы осмотреться. Там оказалось пусто; видимо, очередная камера для заключенных. Я прислонился к прохладной стене и опустился на пол. Я сидел там, глядя на тонкую полоску света от своего телефона, и пытался разобраться в захлестнувших меня чувствах. Да, мне было стыдно, грустно — и я злился. Но было и еще что-то.
Я жалел этих людей, пострадавших от войны и этой тюрьмы, вьетнамских женщин и мужчин, американских солдат — всех, кого замучили, посадили в тюрьму, искалечили или убили — и их семьи. Я жалел даже тюремных надзирателей, которые пытали этих людей, и солдат, которым пришлось жить с сознанием того, что они убивали людей — отнимали чужую жизнь, лишали детей отцов и причинили самую страшную, невообразимую боль родителям убитых. Я жалел людей с искалеченной психикой — многие из них покончили с собой в психиатрических лечебницах.
Я не сводил глаз с лучика света от своего мобильного телефона, движущегося по моим ногам и по каменному полу, и вдруг осознал, что я чувствую. Благодарность. Я испытывал благодарность за то, что сумел избежать этой войны. Я никого не убил. Я не бомбил города, не сбрасывал «оранж»[28] и не устанавливал противопехотные мины.
Внезапно чувство вины пронзило меня с новой силой. А как же люди, которых я подкупал? Угрозы и взятки? Ресурсы, которые я расхищал во имя прогресса? Можно ли сравнить это с убийствами, увечьями и изнасилованиями? Как уничтожение ливневых лесов соотносится с противопехотными минами, разрушенными храмами и несчастными детьми — голыми, орущими, бегущими по горящим деревням? Меня терзали эти вопросы и весь ужас моей вины. Вдруг я услышал шум, заставивший меня замереть.
Дверь захлопнулась. Удар эхом пронесся по «Ханой Хилтону». Металлическая дверь. Я вскочил на ноги — в страхе, что меня запрут в таком месте на всю ночь. Заставив себя успокоиться, я прислонился к холодной бетонной стене, надеясь, что сторож про меня не забудет. Я ведь американец.
И эта мысль — что я американец, и, следовательно, меня не запрут в таком месте — словно нож вонзилась мне в сердце. Почему американцы чувствуют себя такими привилегированными? Мы пытались уничтожить эту страну, но при этом самоуверенно полагаем, что нас не оставят на ночь в бывшей тюрьме. Разве это справедливо? И я, тот, кто опутывал страны долгами, угрожал и подкупал их президентов… какое право я имел чувствовать себя в безопасности где бы то ни было?
Холодная бетонная стена заставила меня содрогнуться. Как я мог сравнивать свои действия с тем, что творили солдаты и палачи? Но тут я понял, что дело не в сравнении.
Одно работало на другое. Экономические убийцы действовали смело, зная, что военные всегда наготове. В конце концов самое важное — нам нужно измениться, нужно найти другой путь. Другой путь, чтобы побороть страхи, заполучить новые территории и ресурсы. Необходимо отказаться от таких разрушительных методов, как эксплуатация и кровавый беспредел. Пора сбросить с себя оцепенение.
Я выключил свет. Сидя в темной камере, где страдали люди, я задумался о методах экономических убийц и шакалов — о том, как они изменились со времени окончания войны во Вьетнаме и начала моей карьеры ЭУ.
Глава 40
Стамбул: инструменты современной империи
В 1970-е годы экономические убийцы работали топ-менеджерами и консультантами в немногочисленных транснациональных корпорациях и консалтинговых компаниях. Сегодня это топ-менеджеры и консультанты тысяч транснациональных корпораций, консалтинговых фирм, инвестиционных фондов, отраслевых групп и объединений, а также армия лоббистов, которые представляют всех их.