— А вот тут, Максим, ты неправ. Я понимаю, здесь твоя страна, но пойми и ты — какая в Испании добыча? Только скот, которого хватает везде, да свирепые и непокорные рабы, за которых хорошей цены никто не даст. А на Востоке — богатые страны, и ты даже не представляешь себе, какую добычу там можно взять. Я вот недавно письма от друзей получил, так читал их и завидовал. Армия Луция Сципиона недавно вернулась в Италию, сам проконсул запросил у сената триумф, и любому понятно, что отказа ему в этом не будет. Ты только представь себе, какие сокровища он провезёт по улицам Рима в своём триумфальном шествии! И это ведь — только то, что он сдаст в казну, а сколько он раздаст солдатам? И сколько прилипло к рукам самих Сципионов, их друзей и приближённых? Но больше всего я завидую даже не тому из моих друзей, который в сципионовской свите, а другому, который служит в армии нынешнего консула — Гнея Манлия Вольсона. Вот кто уж точно вернётся домой богатеем! А кто он там такой? Ведь младший военный трибун, как и я! Вся разница между нами — в том, что он попал служить в Азию, и его командир — Гней Манлий! Вот он — правильный командир! Ходит по Азии и дерёт с варваров немалые контрибуции за то, чтобы в нарушении условий мира их не обвинить и войну им за это не объявить, а кто не платит — тем её объявляет. С галатами вон недавно повоевал — тяжело было, так зато какую добычу взял! И свою мошну набивает, и войску даёт разжиться, не требуя строгого отчёта и закрывая глаза на шалости — я не удивлюсь, если даже простые солдаты из его армии вернутся домой богаче меня…
— То, что легко пришло — обычно легко и уходит, — заметил Трай.
— Это — да, — кивнул Авл, — Друг пишет, что уже сейчас, на зимних квартирах, многие успели промотать всё, что добыли. Ну так зато КАК пожили! Спали на роскошных ложах с роскошными наложницами, пировали так. как нам с вами и не снилось, за вечер проигрывали в кости — или выигрывали, тут уж как кому везло — суммы, равные годовому жалованью! Им будет о чём вспомнить и чем похвастаться перед друзьями и соседями!
— Единственная радость в жизни! — хмыкнул я.
— А что делать, когда другой нет? Но ведь не все же такие моты и транжиры, верно? Многие наверняка вернутся домой обеспеченными людьми, а кто-то — и ОЧЕНЬ обеспеченным. Я не знаю, хватит ли мне денег хотя бы на избрание квестором, а друг всерьёз рассчитывает теперь не только на квестуру, но и на эдильство. А надеется — если повезёт и ещё как следует разживётся — и на претуру. Вот что значит, человек попал служить в правильное место и к правильному командиру! А ты тут торчи в этой нищей дыре, рискуй жизнью, как и там, да так же, как и там, набивай свою мошну — только пылью вместо серебра с золотом, которые тебе здесь не по чину!
— Так уж прямо и пылью? — не поверил я.
— Сам Брут — и тот наживается не столько на подношениях, которые не так уж и роскошны, сколько на продовольственных поставках по заниженным ценам.
— Союзники платят одну двадцатую урожая и приплода скота в виде налога и обязаны продать столько же по твёрдой цене, если наместник потребует, — объяснил мне кордубец, — Данники, не обязанные служить — вдвое больше. А цену назначает наместник, и какую назначит — по такой и изволь продать. Себя он, естественно, не обидит. Бывает, что половину от справедливой цены назначит, бывает, что и треть. А его квестор в отчёте для сената проставит полную цену, и разница — сам понимаешь.
— И никто не жалуется в Рим?
— Если наместник не превышает положенной доли в двадцатую или десятую часть, то для каждой общины убыток не так велик, чтобы имело смысл жаловаться — на поездку жалобщика в Рим, проживание там и ведение судебного дела уйдёт не меньше. Да и ждать придётся не менее года — ведь пока наместник не сложил с себя полномочий, он как обладатель империума неподсуден. Поэтому до тех пор, пока в подобных поборах соблюдается разумная мера — их терпят.
— Но достаются эти денежки претору с его квестором, а войско их не видит, — хмыкнул римлянин, — Вот и как тут поправить свой достаток? То ли дело богатый и привычный к непомерным поборам Восток! Мы тут с вами сейчас кашу есть будем, а друг о таких пирах в Азии пишет — я вам даже пересказывать его описаний тех пиров не стану, чтобы настроения вам не испортить…
Каша у военного трибуна — ячменная, вроде нашей перловки — оказалась очень даже приличной. Щедро сдобренная и оливковым маслом, и тем же самым салом, которое в ней получилось не столько варёным, сколько печёным, а это ведь уже совсем другое дело. Даже мои спиногрызы стрескали свои порции с аппетитом, да и траевский носа не воротил.
— Вы тут, говорят, рыбу Бруту с моря привезли аж в два человеческих роста и страшно вкусную, а его повар проболтался, и весь лагерь слюну пускал. Так он даже нас, военных трибунов, есть её не пригласил — всю втроём за несколько дней слопали, с легатом и квестором. Что хоть за рыба-то была?
— Осётр холодного копчения, — просветил я его, — И не в два человеческих роста, а чуть больше одного.