Новая эпоха

— Нам от этого толку мало. Тут эффект домино может сработать. Эти потеснят сибонеев с востока Гаити, те — своих западных соседей, а им куда деваться окромя Кубы? А нам не один ли хрен, кто именно вторгнется с Гаити на Кубу и примется отвоёвывать на ней жизненное пространство? А заодно, кстати говоря, вполне могут ещё и какой-нибудь новый штамм этого грёбаного сифилиса занести, позловреднее местного.

— И чем тут поможет радиосвязь?

— Быстротой нашего реагирования. "Наши" сибонеи наверняка ведь общаются с гаитянскими. Получат известие об участившихся набегах на Гаити с Малых Антил — это наверняка будет своего рода разведка боем перед настоящим вторжением, ну и нашим колонистам сообщат, и вот тут как раз сыграет роль радиосвязь. Без неё, прикинь, к нам поступает известие об этом осенью, когда Акобал возвращается из очередного рейса, а наш ответ туда прибудет с ним только летом — почти год задержки. А с радиосвязью мы немедленно согласовываем с колонией план действий, и пока мы готовим к отправке туда сильное подкрепление, они там готовят всё для его приёма, размещения и прокорма. При этом в процессе подготовки мы своевременно узнаём обо всех изменениях расклада, тут же корректируем план и сразу же согласовываем его с колонией. И на следующее лето Акобал доставляет туда уже не наши давно и безнадёжно устаревшие ценные указания, а эскадру с сильным отрядом тарквиниевских головорезов…

— Которые примутся топить в проливе туземных беженцев с Гаити на Кубу?

— Может быть, но это уже на самый крайняк — если гаитянские события пойдут слишком быстро, вторжение туда уже состоится, и придётся уже латать дыры. А так, в идеале — вряд ли те малоантильские чингачгуки организованнее лузитан, и пока их вожди разберутся меж собой, у кого из них хрен длиннее и толще, у экспедиции будут хорошие шансы опередить их и нанести превентивный удар с потоплением "флота вторжения" и зачисткой скоплений их живой силы…

7. В Кордубе

— Папа, и как они только едят эту дрянь? — спросил меня мой наследник по-русски, продолжая уплетать это римское варево и старательно сдерживая гримасу.

— Многие, наверное, примерно так же, как и мы с тобой, — ответил я ему, сам сдерживая ничуть не меньшее отвращение, — Но солдат ест не то, чего ему хотелось бы, а то, что ему дали. И начальству двойная выгода — и прокормить войско легче, и в бою оно храбрее. А чего ей дорожить, такой никудышной жизнью?

Волний сумел сдержать смех, лишь понимающе улыбнувшись, а Икер, которого я тоже прихватил с собой в эту поездку, поперхнулся от хохота, да так, что мне пришлось хорошенько похлопать его по спине. Ведь оба моих старших спиногрыза даже по части своих вкусовых предпочтений — все в меня. А я ведь — мутант ещё тот. Многие ли из вас видели хохла, ненавидящего борщ? Ну так разуйте глаза и глядите в оба — вот он, я. На четверть только казах, а на три четверти хохол. Сало люблю, если не варёное, яичницу на сале обожаю, а вот борщ — люто ненавижу. Даже нормальный современный, с картофаном и томатом, и даже мясо в нём, если имеется, не очень-то меня с ним примиряет. Свеклу вообще ни в каком виде как еду не воспринимаю, а капусту — ну, квашенную капусту ем с удовольствием, солянку тоже, а вот в супе я её, скажем прямо, не понимаю. Так это, как я уже сказал, и к нормальному современному борщу относится, а как прикажете римский воспринимать? Ведь о помидорах забудьте, нет их в Старом Свете, картофана — тем более. Его даже и у нас ещё нет, ни на Кубе, ни даже в Мексике. В Андах он где-то, если вообще окультурен до приемлемого для нас вида и вкуса, и где конкретно — в Перу или в Чили — даже ботаники-профи к единому мнению как-то не пришли. Так что нет, да и не может быть в принципе в этом римском прототипе борща ни томата, ни картофана, и сметаны в нём тоже нет, которой я у римлян вообще как-то не наблюдал, да и мясо римская солдатня видит нечасто, и вместо него в этом краснючем от свеклы вареве плавает варёное сало, то бишь именно в том его практически единственном состоянии, в котором я его не люблю…

— Хорошая похлёбка, — проговорил по-турдетански Трай — именно проговорил, не без усилия, и это при его-то любви ко всему римскому. Сын же его, помладше моего Волния, но постарше Икера, откровенно морщился, но под грозным отцовским взглядом стоически ел.

— Римская армия — самая отважная во всём мире, — перевёл я кордубцу свою шутку, — Сидя изо дня в день на такой похлёбке, поневоле будешь искать героической гибели за сенат и народ Рима.

Оба моих пацана прыснули в кулаки, траевский согласно ухмыльнулся, а его отец сперва нахмурился, но затем призадумался, покачал головой и кивнул, тоже едва заметно улыбнувшись.

— О чём это вы говорите? — подозрительно поинтересовался на латыни почти не владевший турдетанским римский военный трибун, с которым мы обедали.

— О римской армии, Авл, — сообщил я ему на том же языке, — О чём же ещё говорить в лагере Пятого легиона?