Нора под миром

Дом Семёнова сделался средоточием светской жизни, очевидно, на весь пери-од съёмок. Несмотря на то, что возле машин были раскинуты навесы и раскладная мебель, кто-нибудь да заседал на террасе у гостеприимных хозяев. Люди они были культурные и несли с собой не только чай, но и закуску. Поэтому Зоя с беспо-койством смотрела на Александра. Но тот держался молодцом и лишнего не про-пускал.

Заканчивался последний день перед началом съёмок. Всем обитателям дома не терпелось увидеть, как начнут снимать приезд главной героини. Но Антонина объяснила, что съёмки фильма ни в малейшей степени не напоминают репетицию спектакля. Тут вообще иной раз невозможно понять, что, зачем и как делают. Да и сами актёры не всегда понимают, что за эпизод снимается. Но к вечеру всеобщее волнение достигло апогея. И вылилось в обычную развязку, то есть все начали сбиваться в кучу и пытались чем-нибудь себя занять.

— Скажи, Виктор, — на французский манер, подобно Борису, назвал Кондакова Семёнов, — как ты думаешь, фильм будет хорошим?

Тот заёрзал.

— Был бы ты из нашей братии, так не стал бы задавать таких вопросов! — с до-садой ответил режиссёр. — Мы люди суеверные. И в конце-концов, что значит — хорошим?! Сказал бы: интересным, зрелищным, прокатным!

— Нет, ну я про что? Вот на Западе наблатыкались шлёпать и про вампиров, и про оборотней, и про всю прочую заразу. Фильмов много, но ведь по-настоящему сенсационных не так уж чтобы!

— Верно, — отозвалась Зоя. — Сколько подражаний хотя бы тем же «Чужим». Монстров навалом, а эффект не тот.

— Понимаешь, мало иметь сюжет. Надо ещё припасти к нему достойную тех-ническую базу. А отечественных наработок — кот наплакал. — отвечал Виктор.

— Нарядить ведьму в лохмотья, раскрасить ей лицо и научить завывать не-сложно. — отозвалась пожилая костюмерша Виолетта.

— После Милляра больше не было ни одной приличной бабы Яги. — ответил Борька. — Одни дешёвые подделки.

— Вот и я говорю: смотришь и не страшно. — влез в беседу Лёнька.

— Ты слушай, слушай, Виктор. — со значением подал реплику Борис. — Это глас народа.

— Слушай, глас народа, а что ты находишь в ужастиках? — поинтересовался Виктор. — Зачем тебе страшилки?

— Зачем народу страшилки, я не знаю, — вместо него ответила Антоша. — А вот то, что к классике у народа нет вкуса — это точно. И, если будет выбор, то смот-реть будут лучше самую дурацкую страшилку, чем хороший фильм, снятый по классическому произведению. Кстати, и я, каюсь, — тоже!

— Когда ты перестанешь быть учительницей? — поморщился Кондаков.

— Да я и не была ею никогда. На моих уроках мухи дохли. А всё откуда? Всё из одного котла. Как меня учили, так и я учила. Чтобы говорить о классиках сво-бодно, надо приблизиться к их пониманию. А откуда взяться этому в незрелой душе? Поэтому остаётся одно: вкладывать в девственно неразвитые умы лишь основные штампы: Элен — светская пустышка, князь Андрей и дуб — одно и то же. Человечек говорит себе: было это всё давно и мне до этого нет дела. Зато каждый с детства знает, как страшно заглянуть ночью под кровать. Примитивный ужас пе-ред неизвестным будоражит нервы и даёт иллюзию освобождения от страха. А, самое главное, ужастики нравственно нейтральны. В самом деле, хорош ты или плох — любой может быть укушен вампиром. И тогда вне зависимости от твоих личных качеств ты становишься монстром, убить которого — заслуга. В таком деле не требуется нравственных усилий. Посмотрел, как конфетку скушал.

— Красивая ты баба, Антоша. — сказал Кондаков. — Но скучная. Не задалась учительская доля, вот и оправдываешься задним числом. Каких тебе ещё надо нравственных приколов? Сказано тебе, о человече, что есть хорошо, а что есть плохо. Иди и выполняй. Всё те же: не убий, не укради, не тронь, не возжелай. А всё, что свыше — от лукавого. Сколько можно утомлять себя нравственными по-тугами? Кому всё это нужно? Вот сидит Глас Народа и слушает всех нас. Скажи нам, отрок, что тебе нравится в ужастиках?

Лёнька и Наташа переглянулись.

— В самих ужасах нет ничего хорошего, — осторожно ответил Лён, — но мне нравится быть победителем.