Non Cursum Perficio (СИ)

Лифт пришёл сразу – относительно новая кабина с ненавистной голубой галогеновой лампой. Вспомнилась почему-то недавно прочитанная культовая Антинельская книга «Чёрный муар»: «Вниз, на работу, я шла по лестнице, а на обратном пути попробую прокатиться на лифте – интересно всё-таки, где опаснее?».

Хмыкнув, я погрузился в кабину и вдавил кнопку первого этажа – под ней загорелась маленькая лампочка, такая же ярко-рубиновая, как капелька крови на моём пальце. С лёгким шорохом двери сошлись, кабина плавно нырнула вниз. И не успел я толком вспомнить о том, что не люблю ездить на лифте, как уже был на месте. Вновь лёгкий шорох – так шуршит клеёнка, накидываемая на лицо умершим, когда гасят лампу и молча вывозят каталку ногами вперёд. Ошибки, за которые некому прощать. Ошибки, за которые никто не заплатит…

Я поднял взгляд от носков своих модных туфлей с медными пряжками в виде ящериц – и так и не сделал шаг через металлический порожек лифтовой шахты. Потому что там, по ту сторону этой железной полоски, жгли стерильный воздух яркие светильники с синеватым отливом, и прямо в белый пустой холл выходили двустворчатые двери операционной.

Во мне бесшумной волной поднялась паника. Что происходит?! В девятом общежитском корпусе нет, не может быть, не должно быть таких холлов, там не может гудеть беспощадная энергия под белым кафелем, там не могут хищно звенеть за дверями операционной какие-то инструменты…

-Отпустите! – неожиданно со стоном закричали где-то совсем рядом.

-Пожалуйста, не нужно, отпустите! – в этом голосе смешались боль, отчаяние и бессильная ненависть, столь жгучие, что я вздрогнул. Отступил назад. Упёрся лопатками в гладкую стенку кабины. Пытаясь не терять самообладания, нажал кнопку шестого этажа.

Ничего не произошло. Паника вцепилась в горло, когда за гулом работающей аппаратуры послышались шаги и голоса. Створка двери в операционную качнулась, потом открылись обе – оттуда вывозили на каталке чьё-то безжизненное тело под белой простынёй. Не в силах шевельнуться, я остановившимися глазами уставился на упавшую из-под простыни смуглую руку с исколотыми венами и ярко-алой, ещё не засохшей капелькой крови на сгибе безымянного пальца. Меня сотрясло в жестоком ознобе – я узнал голос, моливший о пощаде, голос из телефонной трубки в пустой вахтёрке на шестом этаже, мой собственный голос.

Остатками разума цепляясь за фразу «Не может быть!», я одурело, словно в кошмарном сне, наблюдал, как один из хирургов поднимает голову, ловит мой взгляд и трогает за локоть коллегу. Тот лезет в карман брюк под халатом, доставая воронёный «Magnum»…

Первая пуля вошла в металлическую окантовку дверей, вторая чиркнула по манжету пиджака, сорвав пуговицу. Последним рывком утопающего, уже ни на что не надеясь, уже чувствуя, как свинцовый град рвёт меня и алыми кляксами навсегда метит белый пиджак, я дрожащими пальцами набрал на панели шесть нулей, две восьмёрки и ещё один ноль.

С лёгким шорохом двери лифта схлопнулись, приняв на себя рой беспощадных пуль, и кабина взмыла вверх. Я обессиленно привалился к стене – ноги меня не держали. У правой туфли валялась оторванная медная пуговица – круглая, с маленьким отчеканенным лотосом. На её ободке горел блик голубой лампы. Почему-то я очень хорошо запомнил эту пуговицу, лежащую на чистом клетчатом линолеуме. Было в ней что-то реальное, успокаивающее…

Странный лифт отвёз меня обратно на шестой этаж, в облезлый холл с метелью за окнами.

-Ссобака, – немного нервно сказал я ему через плечо, подобрал пуговицу и вышел на лестницу мимо дежурного по этажу, удивлённо вытаращившегося на меня из открытой двери вахтёрки.

В наводнившем лестницу запахе щей из кислой капусты было что-то поистине родное и уютное. На третьем этаже из-под ног с мявом бросилась кошка, а через секунду я наступил на её еду, лежавшую на газетке. В цоколе же меня поймал Кросс из отдела радиооптики и минут двадцать компостировал мне мозги жалобами на недостаточное финансирование его великих исследований.

-Мне бы твои проблемы, – вздохнул я на двадцать первой минуте жалобной песни, и ушёл, оставив Кросса растерянно моргать мне вслед.

Центральный холл у лифта встретил меня привычным шумом и гамом – нечто среднее между славянским базаром и цыганской ярмаркой. Я иду среди оживлённо сплетничающих коллег, словно выходец с того света, не здороваясь, даже не кивая. Мне больше не интересны слухи о любовных похождениях Коркорана и завтрашнее меню в «Еде» – страх прорастает в моей душе, и никто не поможет мне выполоть эти всходы. Никто? Или?..

_*