Ноль часов по московскому времени. Новелла II

Через двадцать минут я на Сретенке, у подъезда с табличками нескольких фирм. Детективное агентство нахожу по названию — ООО «Рубин», профиль не указан.

Внутри охранник.

Называюсь.

Он смотрит в журнал, отмечает там время и приглашает подняться на второй этаж.

Оказалось, агентство занимает половину этажа; внутри оживленная обстановка; девушка за конторкой у входа любезно показывает, как пройти в кабинет начальника; пока иду, встречаю даже двух сотрудников с портативными рациями на поясе — импортное что-то, и таких у нас нет.

Нас вообще тогда техническими средствами не баловали, и крупные преступные группировки по техно-оснащенности превосходили милицию. Ельцину и демократам первого разлива было наплевать на жизнь простых людей, в том числе на то, как она охраняется. А то что я увидел и позже узнал об агентстве Аркадия Николаевича, вполне соответствовало ходившим у нас о КГБ слухах. КГБ, как уже было сказано, Ельцин начал усиленно разваливать — детали этого процесса сейчас неинтересны, интересно другое — легкость, с которой многие сотрудники, покинув свою организацию, бросились из социализма в капитализм. Главные защитники коммунистической идеи и все (в обязательном порядке) члены КПСС устремились в рыночную экономику, причем часто в не очень прозрачные ее сегменты. Как раз ко времени моего рассказа первый, по официальному статусу, борец с антикоммунистическими проявлениями, 15 лет возглавлявший знаменитое 5-е Управление КГБ Ф.Д. Бобков устроился работать руководителем аналитического центра к олигарху В.А. Гусинскому. А ведь 5-е Управление только тем официально и занималось, что слежкой и контролем за: творческой и научной интеллигенцией; студентами; религиозными организациям (включая РПЦ); национализмом в любых его даже самых невинных формах; самиздатом (за что давали серьезные сроки); вообще выслеживанием и наказанием любого недовольства советской жизнью и коммунистической партией. Само собой, это был беспощадный инквизиторский орган для каждого, кто посмеет публично симпатизировать капитализму. И вот, первое в нем лицо, уволившись и отгуляв отпуск, устраивается прямо в логово нарождающегося капитализма. Такие изменения личности, конечно, никакие, в действительности, не изменения, потому что коммунистическая система не любила само понятие «личность» и в публичной лексике оно фигурировало редко; зато постоянно звучал «коллектив». Однако чем дальше шли в коммунизм, тем больше смотрели на «коллектив» как в том анекдоте про Ленина, то есть «видали его в гробу». И коллектив, как нравственную основу советских людей, придумали отнюдь не большевики — это отрыжка того же 19-го века, непереваренная им идея русской церковной «соборности» (которая последних лет триста не соблюдалась) и идея «общинности» крестьянской жизни. Если «соборности» никто фактически не видел, и так до сих пор и не увидел, то общины в последние полвека царской России реально существовали, но: во-первых, верховодили там которые побогаче — они же были первыми эксплуататорами низов, пребывавших у них в постоянных долгах и, потому, очень послушных; а во-вторых, общинное самоуправление было ничтожным под царским и полицейско-чиновничьем самовластием. Так что основная крестьянская масса находилась под прессом с обеих сторон, и якобы общинно-соборный дух, менталитет и т. п. русского человека — брехня псевдоисториков, обслуживающих любую власть, а ей, всегда у нас авторитарной, только и нужно, чтобы никакая индивидуальность не рыпалась. Рыпаться вынужденно позволили только в короткие революционные годы и начальные 90-е, и получилось: не имея исторического опыта свободы как средства творчества и развития, индивидуальности поняли ее как возможность чего-нибудь своровать.

То есть выходит — «невиноватые мы?»

Да, но это не означает «хорошие».

Я сижу в прекрасно оборудованном кабинете невиноватого Аркадия Николаевича и рассказываю о полученной на этот момент информации.

— Но Марине не сказали о результатах анализов?

— Соврал, что еще не готовы.

— А завтра-послезавтра собираетесь говорить, что обнаружена отрава или, якобы, вы ничего не нашли?

— Хотел, как раз, посоветоваться: если она замешана, вряд ли поверит, что не нашли, даже наоборот — заподозрит, что взяли ее в разработку. А если не замешана, тем более можно ей рассказать, но только чтобы другим не болтала.

Собеседник немного подумал…

— Логично. Вполне. И если на нее нет завещания, мотив ликвидации жениха совсем не проглядывается. А у нас появилась деталь в ее пользу.

— Интересно.

— Мелочь, но тем не менее. Представим, что у нее действительно есть интимный друг.

— Простите, забыл сказать: управляющий упоминал о подозрительности в характере шефа.

— Это только подтверждает, что никого у женщины нет. Интимность ведь совсем без теплых отношений не бывает, правда?

— Пожалуй, — согласился я, хотя и подумал, что у братца моего, вполне возможно, бывает.

— Так вот, никаких визитов к ней, кроме одной подруги. И не было подозрительных приятельских разговоров с мужчинами по телефону.

— А телефонные разговоры…

— У нас свои люди на МТС.