Ноль

Воздух с привкусом сырости ударяет в нос, глаза Сони с фотографий пристально наблюдают за тем, как я, закатав рукава ее олимпийки, решительно лезу на стул и снимаю со шкафа резную шкатулку.

Сережку с красным камнем я нахожу сразу – она лежит сверху, на куче других драгоценностей, заботливо завернутых бабушкой в пакетики. Опрокидываю содержимое шкатулки на подоконник, изучаю цепочки, кольца, серьги и бусы – пошлые, кричащие, давно вышедшие из моды, и ничего похожего на эту серьгу больше не нахожу. Вздох разочарования и облегчения вырывается из горла – правда Егора не соответствует действительности.

Моего отношения к нему это не изменит – я не виню его ни в чем и все равно буду любить.

Взгляд цепляется за выступ на дне, устланном синим бархатом. Поддеваю неровность пальцем и в шоке прикрываю ладонью рот. Под тканью, скрепленные дужками, испуганно сверкают рубинами еще две золотые серьги.

* * *

Стоя у зеркала, резкими движениями наношу на волосы черную краску – я больше не намерена щадить ничьих чувств. Слезы жгут глаза, злость и недоумение разъедают душу.

Выходит, Лебедев-старший не причастен к Сониной смерти – Егор был прав… И бабушка знала об этом!

Как она могла не моргнув глазом очернять ни в чем не повинных людей и врать мне столько лет?

Что за чудовище скрывается под оболочкой честного и справедливого человека?!

– Господи… – губы кривятся и немеют. – Черт…

Вот почему она так ненавидит и боится Егора – он специально одевается как отец, носит в ухе главное доказательство его невиновности и постоянно попадается ей на глаза. И ждет, когда же она и остальные жители нашего гребаного городка очнутся!..

Я чувствую, как рушится мир – он больше никогда не станет прежним, потому что бабушкина радость – Соня Наумова – сегодня окончательно умерла.

Тринадцать

Лежу поперек кровати и дырявлю взглядом потолок – мне противно здесь находиться. Яркое солнце, утром озарившее закоулки, так и не разгорелось – тусклый пасмурный день застыл за окном, снег сменил заунывный дождь и на все лады стучит по карнизам.

…Маленькая ладошка в большой доброй руке, сказки и песенки на ночь, увлекательные рассказы о том, как устроен мир, что хорошо и что плохо, что есть добро, а что – зло, общие мечты, переживания и радости…

Я никогда ни в чем не нуждалась и не сомневалась – жила спокойно, уютно и правильно, но все доброе, светлое и чистое вмиг превратилось в обман и грязь.

Как она могла, какие интересы преследовала, ломая жизни невиновных?

Зажмуриваюсь до разноцветных мушек и широко распахиваю глаза.

Моя бабушка – чудовище, но я в сто раз хуже, поскольку принимала ее россказни за чистую монету, изо всех сил ненавидела Егора без всякой причины, просто так и, как и все, не задумывалась над тем, что на самом деле тогда произошло.

Резко сажусь, заправляю непривычно короткие черные волосы за уши, беру с тумбочки ноутбук и вбиваю в поисковик: «Убийство Сони Наумовой, 2000 год».

Неожиданно интернет выдает десятки ссылок.

С упорством прохожу по каждой из них и, словно в кошмарном сне, чувствую слабость и оцепенение.

«Жестокое убийство молодой девушки потрясло город», «Подозреваемый задержан по горячим следам», «Люди требуют объективного расследования в кратчайшие сроки», «Сбор подписей за максимально строгое наказание для маньяка», «Митинг у стен городского суда», «Убийца приговорен к 15 годам колонии строгого режима», – мелькают заголовки.

Я понимаю, о какой истерии говорил Егор: всю первую половину двухтысячного городок лихорадило от народных волнений, общество переполнилось негодованием, ненавистью и страхом. Таких страшных и бесчеловечных преступлений здесь никогда не совершалось, люди требовали наказать маньяка по всей строгости закона и не спускать дело на тормозах. Ни одной недели не проходило без митингов, петиций и ответных громких речей чиновников. Телевидение и газетчики широко освещали дело и все, что творилось вокруг.

И на каждой фотографии тех событий я вижу бабушку: она, облаченная в черное, что-то кричит в микрофон, собирает подписи, принимает соболезнования и плачет, плачет, плачет…

Вот тогда-то и зародилась всеобщая ненависть к семье Егора, а моя бабушка как могла подогревала народный гнев.

От мучительной головной боли и слез двоится в глазах. Комната кажется тесной, душной и чужой – бледные фигурки мечтательно улыбаются с полочек, колышется штора от проникшего извне ветерка.

Что еще от меня тут скрывают?

Желание вытащить из-под кровати так и не разобранную сумку и сбежать – снова сесть в электричку до Города и спрятаться на «Луне», до скончания дней катаясь на ржавых качелях, – затмевает все.

Я хочу уехать к маме. Пусть у меня не будет там своего угла, пусть я буду мешать ее личной жизни, пусть все привычное нарушится и изменится – только бы не видеть бабушку.

Но я не могу бросить Егора.

От ужаса и отвращения дрожат руки. Нахожу телефон и набираю знакомый номер.

– Здравствуй, котик! – приветствует мама после первого гудка.

– Мам, я тут узнала кое-что, – всхлипываю и вытираю пальцами бессильную едкую слезу. – Мам… я серьги Сонины у бабушки нашла!