Ноготок судьбы

— Где и заснул накануне, — добавил Бутрэ, — потому что вино помешало ему отправиться дальше. Пьяные бредни, мой бедный Эстеван! Пусть земля ему будет столь же легка, как частенько казалась неустойчивой под ногами! Но этот чертовский замок, доберемся ли мы когда-нибудь до него?

— Мы уже прибыли, — сказал arriero, останавливая мулов.

— И вовремя, — подхватил Сержи, — начинается буря, и я, как ни странно для этого времени года, слышал уже два или три громовых раската.

— В этот день и час их слышат всегда подле замка Гисмондо, — добавил arriero.

Едва успел он произнести эти слова, как ослепительная молния разорвала небо и осветила наверху огромной отвесной скалы белые стены замка и его башенки, сгрудившиеся, как скопище призраков.

Главные ворота были заперты, очевидно, уже очень давно. Впрочем, верхние петли вместе с камнями, в которых они были укреплены, уступили действию непогоды и времени. Обе створки ворот, изъеденные ржавчиной и искромсанные ветрами, упав одна на другую, свисали, готовые сорваться, над самым входом. Нам не стоило большого труда сбить их совсем. Промежуток, образовавшийся у их основания и настолько узкий, что в него с трудом мог бы пройти один человек, был загроможден обломками арки и свода, и нам пришлось убрать их с дороги. Грубые листья алоэ, выросшего в расселинах, упали под ударами наших шпаг, и повозка въехала в широкую аллею, плиты которой не скрипели под колесами со времени Фердинанда Католика. [65]Мы поторопились зажечь несколько факелов, запасенных нами в Маттаро. Их пламя, раздуваемое порывистым ветром, к счастью, сопротивлялось взмахам крыльев ночных птиц, разлетавшихся с жалобными криками из всех расселин старого замка. Эта сцена, заключавшая в себе, действительно, нечто причудливое и мрачное, невольно напомнила мне спуск Дон Кихота в пещеру Монтесинос. Замечание, сделанное мною по этому поводу, может быть, вызвало бы улыбку на губах arriero и даже самого Баскара, если бы они могли еще улыбаться, но их страх возрастал с каждым шагом, и они окончательно утратили эту способность.

Наконец перед нами открылся главный двор. Налево возвышался длинный навес, служивший крышей своего рода сараю, который некогда был предназначен защищать от непогоды замковых лошадей, как об этом свидетельствовали железные кольца, вделанные в стены на равном расстоянии друг от друга. Мы обрадовались мысли поместить здесь наш экипаж, и это решение несколько развеяло грусть Эстевана, который прежде всего был озабочен вопросом о пище и отдыхе для мулов. Два факела, укрепленные в крюках, которые, казалось, были для них предназначены, заливали это убежище снопами яркого света, а фураж, нагруженный на запятки нашей коляски и теперь в изобилии разложенный перед истомленными голодом и усталостью мулами, придавал ему вид веселости и изобилия, на которые приятно было смотреть.

— Вот и отлично, сеньоры, — сказал Эстеван, немного приободрившись. — Я полагаю, что мои мулы могут спокойно провести ночь, а есть пословица, гласящая, что «погонщику мулов хорошо всюду, где можно разместить его животных». Если вам будет угодно оставить мне немного провизии, то я думаю, что смогу за них отвечать вам до завтрашнего утра, потому что меня менее пугают черти конюшни, чем дьяволы из гостиной. Это довольно добродушные ребята, и мы, arrieros, привыкли к ним и хорошо с ними знакомы. Их злоба удовлетворяется тем, чтобы спутать гривы коней или выскрести их против шерсти. Что же касается таких бедняков, как мы, то им достаточно хорошенько нас пощипать, оставив на целую неделю желтую метину, которую не смыть всеми водами Тера. Они угощают нас также щелчками, сворачивающими на ноге икры, или всей тяжестью наваливаются на живот и хохочут как сумасшедшие. Я же чувствую себя мужчиной и не боюсь всего этого, уповая на милость божию и на три бутылки паламосского вина, обещанные мне сеньором капитаном.

— Вот они, — сказал ему я, помогая разгружать коляску, — и в придачу к ним два хлебца и кусок жареной баранины. Теперь, когда кавалерия и обоз устроены на ночлег, пойдем искать приюта пехоте.